Золотые волки. Рошани Чокши

в твою комнату. Это не твоя комната.

      Встретив пылающий взгляд Лайлы, он испуганно сжался.

      – Пожалуйста, разрешите ему остаться на собрании. Голиаф не похож на других. Он особенный.

      Энрике прижал колени к груди и содрогнулся.

      – Что в нем такого особенного?

      – Ну, – сказала Зофья, – как у многих представителей семейства мигаломорфных пауков, клыки тарантулов направлены вниз. У этой же особи они выгнуты вперед и по своему строению напоминают клешни. Это довольно необычно.

      Энрике замолчал.

      – Ты запомнила, – просиял Тристан.

      Зофья не находила эту информацию особенно ценной, просто она запоминала практически все, что слышала. К тому же Тристан тоже внимательно слушал ее объяснение про арифметическое строение паучьей сети.

      Энрике замахал руками в сторону двери.

      – Пожалуйста, Тристан, убери его. Я тебя умоляю.

      – Вы не рады за Голиафа? Ему было так плохо все эти дни.

      – А мы можем радоваться за Голиафа так, чтобы нас с ним разделяло толстое стекло, сетка и забор? И еще, пожалуй, огненная стена, – спросил Энрике.

      Тристан умоляюще посмотрел на Лайлу. Зофье это выражение было хорошо знакомо: широко раскрытые глаза, жалобные брови, ямочка на подбородке и трясущаяся нижняя губа. Зофья одобряла этот метод: нелепо, но эффективно. Но Лайла закрыла глаза руками.

      – Не сработает, – строго сказала она. – Строй свои щенячьи глазки кому-нибудь другому. Голиаф не может остаться на собрании. Это мое последнее слово.

      Тристан надулся.

      – Ну и ладно.

      Затем он наклонился к Голиафу и пробормотал:

      – Я сделаю тебе пирог из сверчков, дружище. Не расстраивайся.

      Как только Тристан вышел из комнаты, Энрике повернулся к Зофье:

      – Мне всегда было жаль Арахну после ее состязания с Минервой, но я терпеть не могу ее потомков[4].

      Зофья ничего не ответила. Люди с их разговорами и так были для нее сложным шифром – тем более, когда они использовали незнакомые ей слова и выражения. Энрике сбивал ее с толку больше всех. Речь историка была витиеватой и изящной. Она не могла понять, когда он злится: вне зависимости от настроения с его лица не сходила легкая полуулыбка. Если бы она попыталась ответить на его ремарку, то выставила бы себя дурой. Поэтому девушка молча вытащила из кармана коробок спичек и начала вертеть его в руках. Энрике закатил глаза и вернулся к своей книге. Зофья знала, что историк о ней думает, ведь однажды она подслушала, что он о ней говорит: Энрике считал ее заносчивой.

      Пусть думает, что хочет.

      Прошло еще немного времени, и Лайла начала предлагать всем чай и десерты, убедившись в том, что Зофья получила ровно три идеально круглых сахарных печенья. Наконец вернулся Тристан; с трагичным лицом он плюхнулся на свою подушку.

      – Если вам интересно, Голиаф оскорблен до глубины души. Мой товарищ просил передать…

      Но они так и не успели

4

Энрике имеет в виду миф об Арахне, по сюжету которого заносчивая девушка проиграла богине Минерве состязание по вышиванию и была превращена в паука.