Екатерина Великая. Завершение Золотого века. София Волгина

да! Слыхали! – воскликнул Фон Визин. – Новый московский Главнокомандующий. И как он?

      Воронцов саркастически перевел глаза на Фон Визина:

      – Кто ж не знает душку Прозоровского? – испросил он с презрением. – Во-первых – выдвинулся угодничеством. Во-вторых – невежественный, подозрительный и, вследствие оного – жестокий градоначальник.

      – Сей господин токмо и занят тем, чтоб изводить меня, – с усмешкой поведал Новиков.

      – А что такое? – с состраданием в голосе полюбопытствовала княгиня.

      Новиков, высоко подняв брови, выпятив губу, сухо сообщил:

      – Сей градоначальник, с завидным постоянством токмо и делает, что шлет на меня доносы на имя императрицы.

      – Не приведи Господь иметь дело с подобными праведниками! – заметила княгиня, отчего – то опасливо оглянувшись. – И что же он вам вменяет?

      Воронцов небрежно бросил:

      – Как пить дать, князь Прозоровский пеняет на его масонство, безбожие и издание плохой литературы.

      Новиков вяло кивнув, молвил:

      – Хотя сам архиепископ Платон, зная меня, говорил, что был бы счастлив, коли все были таковыми христианами, как я.

      Глаза Фон Визина, досель лениво обращенные токмо на хозяина дома, вдруг забегали:

      – Господа, что же это такое? Как будто объявлена охота на сочинителей! Меня, полагаю, как и вас, пуще прочего беспокоит несчастье с Александром Николаевичем Радищевым. Сказывают, после его ареста, отец вовсе отказался от своего сына.

      – Что вы говорите! – откликнулась княгиня Екатерина. – Я слыхала, приговор к нему самый неутешительный, но, Слава Богу, не смертная казнь.

      Граф Воронцов, знавший подробности дела своего друга, сообщил:

      – Приговор, переданный в Сенат, потом Совет, о смертной казни, был утвержден в обеих инстанциях и представлен государыне. Она, по именному указу, сей приговор заменила на десятилетнюю ссылку. Посему, стало быть, Александра Николаевича отправляют в Сибирь, в Илимский острог.

      – Десять лет! И за что? – возмущенно восклиликнул князь Куракин.

      – Следствие, вестимо, вел Шешковский? – уверенно испросила Екатерина Романовна.

      – Сей Шешковский умеет так нагнать страху…, – заметил щуплый граф Николай Салтыков, чертя что – то на паркете своей тростью.

      Граф Александр Романович, со всегдашним своим сарказмом, заметил:

      – Сказывают, что нашему палачу Шешковскому ничего не стоит ткнуть палкой так, что зубы затрещат, а то и выпадут. Жертвы его боятся защититься, опасаясь смертной казни.

      – Нет у нас смертной казни, – язвительно напомнила княгиня Дашкова.

      – И все-равно боятся…Как не бояться, когда, по рассказам, с тебя сняты штаны, оставлен в исподнем, срезаны все пуговицы с кафтана, камзола.

      – Потом без обуви ведут в темный каземат…

      – Господи! – перекрестился граф Салтыков.

      – Спрашиваете, за что десять лет Радищеву? – паки запальчиво, как будто кто – то из присутствующих