Екатерина Великая. Завершение Золотого века. София Волгина

Извини, мой друг, что я дурно и коротко пишу: я не очень здорова, кашель у меня, и грудь и спина очень болят. Я два дни лежала на постеле, думала перевести все сие, держась в испарине, а теперь слаба и неловко писать. Твой корнет за мною ходит и такое попечение имеет, что довольно не могу ему спасиба сказать. Прости, друг мой, поздравляю тебя с имянинами и посылаю тебе перстень. Меня уверяют, что камень редкий.

Сентября 30, 1790».

      Подарок застал Светлейшего в Бендерах. Сняв с левой руки два перстня, Потемкин надел новый. Подошед к окну, он долго пристально разглядывал короткие фиолетовые лучи, исходящие из камня. Перстень был хорош, слову нет!

      Сев за стол, поглядывая на камень, князь писал:

      «Всемилостивейшая Государыня!

      Перстень – драгоценный знак Высочайшего о мне благоволения – я получил с тою радостию, с каковою я всегда ощущаю милости Ваши. Мысли мои сопровождались чистым усердием, и в том состояла их цена. Но это токмо простой мой долг. Я Вам должен всем и платить обязан тем, что мне всего дороже, то и прошу Вас, как мать, ставить мне в цену токмо те случаи, где жертвую службе Вашей жизнию моею.

По гроб с неограниченным усердиемВашего Императорского Величествавернейший и благодарнейшийподданныйКнязь Потемкин Таврический30 сентября 1790. Бендеры»

      Даже в болезни Екатерина однако ж не забывала просьбу своего Светлейшего князя о покупке дачи. Безбородко нашел весьма и весьма приличную: что называется – рай земной. Она так понравилась ей, что, уведомляя князя о покупке сей дачи, зная, что он запросто, как все другое, может захотеть продать ее, просила в таковом случае продать именно ей.

      Получив из Берлина донесения от своих посланников – Василия Нессельроде и Максима Алопеуса, что король Прусский паки весьма горячо принялся за вооружение, государыня Екатерина, поручила в рескрипте Потемкину сообщить план отпора пруссакам в случае их наступления на Ригу. Опричь того ее беспокоила деятельность полковника маркиза Луккезини, прозванный ею – Люзи, возглавлявшего прусскую делегацию, направленную Фридрихом-Вильгельмом в ставку Верховного визиря. Он там изрядно мутил воду, дабы война продолжалась. В Систове собралась конференция в составе Пруссии, Англии, Голландии, Австрии и Турции, которая должна была выработать условия мирного договора. Турки же не шли ни на какие уступки.

      Главнокомандующий положил отправить в Петербург плененного турецкого адмирала Батал-пашу Хусейна, потерявшего в сражении всю артиллерию и обоз. Он намеревался послать вместе с ним, плененного Федором Ушаковым, и адмирала Саид-бея. Оба паши долженствовали стать живым опровержением, враждебных России слухов, о поражениях ее армии и флота, понеже степень ложных сообщений о потерях русских была весьма высока. Потемкин даже был вынужден написать Булгакову, коий в десперации испрашивал о слухах про победы турок:

      «Плюйте на ложные разглашения, которые у вас на наш счет делают. Суворов, слава Богу, целехонек. На