Екатерина Великая. Владычица Тавриды. София Волгина

брауншвейгцам, – брезгливо резюмировал граф Захар Григорьевич.

      – Тогда и обратились к царевне Елизавете Петровне, дщери Петра Великого, – паки подал голос Иван Чернышев.

      – Вестимо, – подхватил Панин и встал, дабы пройтись и размять отечные ноги, – дочь Великого Петра, – продолжил он, – преданная православию и нашим обычаям, могла, как вы ведаете, при случае и русскую сплясать, слыла своей в казармах гвардейцев и никогда не отказывалась быть крестной матерью их детей. А главное, в глазах россиян дочь Великого Петра являлась законной и естественной претенденткой на престол.

      – Я знаю, что тогда французы, наши первые соперники, знатно зашевелились, – заметил Захар Чернышев.

      Панин, расхаживающий по кабинету, остановился и горячо воскликнул:

      – Еще как зашевелились! Сподвигли шведов на очередную войну с нами, но, – граф язвительно улыбнулся, – генерал Ласси разгромил их армию! Французский дипломат, хитрый де Шетарди, стал уговаривать императрицу Елизавету, пойти на уступки земель разгромленным шведам, но наша императрица отказала им. По Абосскому миру к России отошли города Вилманстранд, Фридрихсгам и Нейшлот. Границу, стало быть, отодвинули от Петербурга. Отношения с Францией обострились до такой степени, что, по сю пору, наши страны не поддерживают официальных связей.

      Потемкин запальчиво и горячо заметил:

      – И не худо без них живем! Наш Петербург краше и по всем статьям лучше их Парижу!

      – Но, – Панин поднял палец, – когда наглый Фридрих, со своим военным талантом, оттяпал земли соседей, то поневоле возник немыслимый ранее союз Австрии, Франции и России.

      – И каждая из оных государств не любила, и по сю пору не любит, другую, – заметил с насмешкой Захар Чернышев.

      Панин, укоризненно посмотрев на Чернышева, сказал:

      – Согласен, но чего поневоле не сделаешь, когда видишь, как обнаглел сосед по имени Людовик.

      Фон Визин, тряхнув своим кудрявым чубом, с усмешкой молвил:

      – Помню, как возмущалась императрица, когда наша, союзная тогда Франция, терпевшая везде поражение, писала своему послу Брейтелю, что нужно опасаться в равной мере последствий слишком большого влияния или слишком большого успеха русских в той войне. Каково?

      – Ха-ха, – хохотнул смешливый Иван Чернышев.

      – Ему предписывалось, – Никита Панин остановился, закатил свои большие груглые глаза и наизусть процитировал: «если позволят обстоятельства… остановить успехи армии России». Сие в то время, когда сами французы, наши союзники, терпели поражение за поражением на поле боя!

      – В том-то все и дело! Однако, они упорно продолжают считать российское войско вспомогательной силой, не заслуживающей никаких лавров, – запальчиво заметил генерал Потемкин.

      – А Австрияки? Им надобно было дабы российская армия сражалась, прежде всего, ради возращения им, отвоеванной у них пруссаками Силезии, – угрюмо прокомментировал Панин.

      Все, паки замолчали, пережевывая про себя события недавних лет.

      Толстый