Записки княгини Дашковой. Екатерина Романовна Дашкова

верит скандальным слухам, распространившимся на его счет. Зиновьев предложил свести его к фавориту, Григорию Орлову, с которым он был в дружеских отношениях. Орлов расспросил Пушкина, в чем дело. Тот употребил всё свое красноречие, которое оказало тем более успешное действие, что Орлов всегда искал случая мне повредить. Он уверил Пушкина, что ее величество думает совершенно иначе, обещал ему, что в тот же вечер переговорит с ней, и надеется, что докажет ему это.

      Вечером, когда мы с мужем собирались ложиться спать, камердинер князя передал ему письмо. Оно было от Пушкина и повергло нас в беспредельное изумление. Он писал, что Зиновьев увлек его к Орлову и что он, не помня в точности своих слов, все же опасается, что они могут навлечь на меня неприятности, вследствие чего он готов, из благодарности к нам и повинуясь чувству справедливости, письменно отказаться от всего, что говорил у Орлова. Он предлагал моему мужу прислать к нему на следующее утро за этим документом. Я советовала не делать этого, но мой муж нашел, что не следует лишать его возможности оправдаться. Когда на следующее утро я, по обыкновению, пошла к императрице, она спросила меня, зачем я причиняю беспокойство ее подданным, уверяя их, что она плохого о них мнения, и огорчила Пушкина, дав ему понять, что она дурно о нем думает. Меня ее слова удивили, но я сдержала себя и удовольствовалась тем, что напомнила императрице, что во внимание к давнишним близким отношениям моего мужа с Пушкиным – хотя, сказать мимоходом, я думаю, что мой муж не очень ими гордился – я поставила себе задачей устроить его судьбу и предоставляю ей самой судить о его поведении в отношении меня; зная ее чувствительный и просвещенный ум, я спросила, может ли она осуждать слова, сказанные для успокоения смятенной души, тем более что я вовсе и не говорила ему, что ее величество верит истории, столь повредившей ему в глазах общества; я обещала ему, взамен назначения к великому князю, доставить какое-нибудь другое место, которое даст ему возможность проявить свои таланты.

      Этот разговор меня взволновал. Я оставила покои императрицы и ничуть не была удивлена, когда мой муж встретил меня словами:

      – Ты вернее поняла Пушкина, чем я; он негодяй; он сказал посланному, что не может дать письма, обещанного мне накануне.

      – Забудем, милый друг, – ответила я, – этого человека, который был недостоин общения с тобой даже в детстве.

      Впоследствии, благодаря покровительству Орлова, ему было поручено заведование Мануфактур-коллегией; пользуясь оказанным ему доверием и данной властью, он велел фабриковать за границей фальшивые ассигнации, за что был сослан в Сибирь, где и провел остаток своих дней.

      Ее величество в сентябре уехала в Москву на коронацию. Я ехала с ней в карете, мой муж также был в ее свите.

      По дороге, во всех городах и селах, население проявляло такую восторженную радость, что императрица не могла не остаться ею довольной.

      Не въезжая в Москву, государыня остановилась