Князь Игорь. Витязи червлёных щитов. Владимир Малик

поднять кого на ноги, чувствовал себя счастливым.

      Не выходил, не поставил на ноги лишь двоих, самых дорогих и родных – свою жену и единственного сына. Жена Евпраксия сгорела десять лет назад в такой же горячке, от которой сейчас тает Любава. А сына, двадцатипятилетнего витязя, привезли годом позднее из-под Лубна, что над Сулою, на носилках между конями, с половецкой стрелой в груди… Две недели боролся тогда Славута за его жизнь, все свои знахарские знания приложил, все мази и отвары применил, приглашал всех лекарей, что славились в округе умением лечить, – и греков, и венецианцев, и немцев, и иудеев, и своих. Ничто не помогло. Никто не спас ему сына. Угас, как свеча, оставив в сердце отца по себе незаживающую рану…

      Три дочери – как отломленные ветви. Повыходили замуж – выпорхнули из гнезда. И все далеко – одна в Галич, вторая во Вщиж, третья аж в полесский Туров. И остался старый боярин-гусляр, знахарь и волшебник-чародей сиротой-одиночкой. Читал книги, вёл свою собственную летопись, отводил душу песнями на княжеских пирах, влюблён был в соколиные ловы, а ещё – щедро раздаривал доброту своего сердца людям, которые нуждались в такой доброте и помощи. В последнее время ими стали Ждан и Любава. Полюбил их как родных.

      – Неужели помрёт? – вздохнул Самуил.

      – Все мы смертны.

      – Бедный Ждан! Он всем сердцем полюбил эту дивчину…

      – Отчего он так долго не возвращается? Как бы не случилось чего лихого с ним!

      – И я его жду не дождусь, – покачал головой Самуил. – Обоз готов уже. Малость подсохнет – и пора трогаться в путь, к половцам, а его всё нет и нет… Мне он очень нужен – знает язык, обычаи, дорогу. Да и смелый, разумный, только бы не сглазить!

      – Каким шляхом поедешь?

      – Как всегда – Залозным… Правым берегом Днепра до Заруба, там на другую сторону, до Переяславля, а оттуда – к устью Сулы…

      – А назад?

      – Как Бог даст… Правда, князь хочет, чтобы я ждал его на Ворскле возле Переволоки…

      – Какие знакомые пути-дороги! – с горечью в голосе воскликнул Славута. – Сколько по ним хожено, езжено! Доведётся ли ещё?…

      – Доведётся, вуйко, – утешил его, как мог, Самуил.

      Но тот пожал плечами:

      – Как знать… Груз лет за плечами уже начинаю чувствовать.

      – Ну, не скажи, ещё не у каждого молодца такая сильная рука и такой зоркий глаз, как у тебя, вуйко! На лету птицу бьёшь!

      Славута хотел на это что-то ответить, но не успел. К нему торопливо подошла Текла и шепнула:

      – Боярин, Любаве стало хуже! Руки и ноги холодеют… Что делать?

      Девушка дышала неровно, с трудом. Глаз не открывала. Лежала на мягких подушках, укутанная одеялом, неподвижно, как мёртвая, и только тонкие белые пальцы шарили по груди, будто хотели вырвать из неё боль, которая жгла её нестерпимым огнём. Нос заострился, под глазами залегли тёмные тени.

      – Горячую воду, горчицу несите! Да быстро! – крикнул Славута.

      Слуга принёс деревянное корыто с горячей водой. Текла подала