Мемуаризмы. Борис Ильич Хмельницкий

не желала категорически, но зато умела считать. Умение правильно считать, уверяла она, это основа хорошей и сытой жизни.

      Считала бабушка виртуозно. Особенно деньги. Любой профессиональный ломщик или иллюзионист могли бы позавидовать ловкости ее рук, в которых мелькали и исчезали денежные купюры.

      Автор подозревает, что умение Гитль Шмулевны было следствием её дружбы с бандитом Мишей. Но утверждать не смеет, тому нет документальных подтверждений.

      Бабушкино искусство счета не пропадало втуне. Когда в Одессе в полную силу заработали базары, бабушка, взяв на базар пятьдесят рублей одной купюрой (это пять рублей после девальвации 1961-го года), приносила домой две корзины продуктов и непременно живую курицу. Курица висела вниз головой и отчаянно хлопала крыльями. Бабушка относила продукты и курицу на кухню и, вернувшись в комнату, выкладывала на стол кучу мелочи и скомканные бумажные деньги. Это была сдача. Боре доверяли расправлять купюры и складывать их по номинальному достоинству. Сдачи, как правило, набиралось около пятидесяти рублей, а зачастую и больше. Все, что оказывалось больше пятидесяти, принадлежало Боре по праву соучастника и партнера.

      – Главное, это быстро считать и долго торговаться, – говорила бабушка, вручая ему его долю. Это была её мантра.

      Мать и отец

      Вечером отец вынул из шкафа морскую капитанскую форму и достал кортик. Он снял форму в день демобилизации и около года к ней не притрагивался. Действия отца маме не понравились, она не любила форму, напоминавшую ей о войне. В доме вообще никому кроме Бори форма не нравилась. Особенно ребенку нравился кортик.

      – Илюша, зачем тебе форма? – строгим голосом спросила мама

      – Завтра мы кое-куда поедем,– ответил отец, лукаво улыбаясь.

      – Куда именно?

      – Увидишь.

      – Ты же знаешь, я не люблю сюрпризов.

      – Это хороший сюрприз, – сказал отец и подмигнул сыну.

      Лучше бы он не помигивал. Мама заметила жест отца, заподозрила какой-то заговор отца с сыном и посуровела. Она терпеть не могла заговоров в семье.

      – Я никуда не поеду, – заявила она, прекрасно зная, что без неё никакая поездка не состоится, просто не может состояться по умолчанию – она глава семьи.

      Боре уже четыре года, и он, в отличие от матери, любит сюрпризы. Поэтому он начинает плакать.

      – Да, хорошенькое дело, – говорит бабушка на идиш, как бы в сторону. – Дитя только оторвалось от сиси, и ему уже делают головную боль.

      Мать смотрит на свекровь, в глазах у неё сверкают молнии, но Боря заходится в слезах, и мать откладывает разборку с бабушкой на потом. И через силу дает согласие на поездку.

      За сюрпризом они едут на трамвае. Отец улыбается; у мамы, напротив, строгое суровое лицо; ей не по нраву, что её вынудили покориться внешнему давлению.

      Едут долго. Трамвай дребезжит и раскачивается из стороны в сторону. Борю начинает тошнить.

      – Вот и ребенка укачало, – с укором говорит мама отцу.

      Трамвай