Женщина, которая…. Анна Русских

переехали в отдельную двушку в купчинской хрущобе. Ну разве справедливо? Сейчас сын с такими же, как он, музыкантами-неформалами гастролирует по южным городам Черноморского побережья. А она – здесь, на задворках родного города, со своей постоянной спутницей, от которой, как ни старайся, не получится ни удрать по самому скоростному автобану, ни спрятаться в самом глухом и темном питерском переулке. Хочешь не хочешь, остается медленно утопать в злости и занудстве. А еще искать, на ком бы их сорвать, эти самые злость и занудство. Пробовала на сыне – не вышло, вырос он уже и давал ей достойный отпор. Пробовала на пассажирах, тех, что покапризнее. Тоже не прокатило. Привередливые клиенты мстили ей с наслаждением, наказывая рублем и еще большими капризами. Так что с некоторых пор на дороге она привыкла молчать, ну не всегда, конечно, потому как, на свою беду, натуру имела общительную.

      …Мне в одиночестве лучше:

      Самое время мечтать

      О далеких мирах, о волшебных дарах,

      Что когда-нибудь под ноги мне упадут,

      О бескрайних морях, об открытых дверях,

      За которыми верят, и любят, и ждут меня!

      «Мечтах… моряхМ дверях…» Лена убавила звук магнитолы. Мечты, которые имеют обыкновение сбываться с опозданием, в тот момент, когда о них забываешь и в них не нуждаешься, или, того хуже, обращаться совсем не в то, что тебе хотелось, не имеют никакой ценности, а потому толку от них мало. Вот ее сын об этом не знает, потому однажды заявил: «Когда-нибудь я стану знаменитым и куплю тебе квартиру с видом на Мойку. Твоя мечта сбудется, и ты наконец переедешь из ненавистного Купчина! Клянусь!» Добрый мальчик, щедрый. Ну весь в отца! Костров тоже любил по каждому поводу повторять: «Клянусь!» При этом смотрел на нее сквозь стекла очков сверху вниз серьезно и снисходительно. Впрочем, он на всех так смотрел. Еще бы! Уже в то время его считали талантливым художником, он стоял у истоков только зарождающегося, перспективного рекламного бизнеса. А кто она? Женщина, которая бомбит ночами. Да, одинокая, свободная, но какой толк от свободы, если ее сердце, как прежде, занято?!

      Дорога гладкая, скользкая, чистый лед, да еще колея в асфальте, две глубокие борозды, укатанные грузовиками. Лошадушку мотает из стороны в сторону, только слышно, как передние колеса скребут шипованной резиной. Чем дальше – тем пустыннее и безлюднее. В конце Будапештской, сразу за перекрестком, на остановке возле продуктового киоска, переделанного в магазин, голосует низкорослый, но солидный дядечка.

      Подъехала плавно, словно подплыла, остановившись в аккурат возле лакированных остроносых башмаков.

      – Брат, мне на Турку. Ой, красавица! Подвезешь? Туда и обратно, кафе «Казбек» называется, знаешь?

      На гладко выбритом смуглом лице, обнажив ряд слишком ровных и неестественно крупных зубов, сверкнула улыбка, такая же неестественная и ненастоящая. Лена даже испугалась, что вставная челюсть сейчас громко лязгнет у нее над ухом. Кого-то ей напомнил этот пассажир?

      – Сколько