Девять жизней Николая Гумилева. Мария Спасская

это о вас Ахматова так много грустного написала? Если судить по ее стихам, вы, Николай Степанович, умерли самой трагической смертью.

      Гумилев перевел на Зиночку свой странный, двоящийся взгляд, затушил в пепельнице едва закуренную папиросу и сухо проговорил:

      – Вы ошибаетесь, милая барышня. Аня пишет не столько обо мне, сколько об абстрактном лирическом герое.

      – А где можно увидеть ваши стихи? – не унималась Зиночка, кокетливо улыбаясь не столько поэту Гумилеву, сколько мужу самой Ахматовой.

      Гумилев приосанился и не без гордости сообщил:

      – Я выпустил несколько сборников. И издаюсь в журнале «Аполлон».

      Он снова закурил, а на лице Бекетовой отразилась растерянность.

      – Как жаль, не слышала о таком.

      – Ничего удивительного, что не слышали. Мне Николай Степанович в прошлый раз говорил, что журнал его из декадентских, – снисходительно пояснила хозяйка дома.

      Гумилев вдруг оставил папиросу в пепельнице, наклонился к Зиночке и с чувством проговорил, глядя ей прямо в глаза:

      – Хотите, посвящу вам стихотворение?

      Девушка вспыхнула, а поэт, не отрывая гипнотизирующего взгляда от ее лица, подхватил Зиночкину руку, порывисто сжав в ладонях, и Вилькин его окончательно возненавидел.

      Красавица Бекетова покраснела от удовольствия и кокетливо обронила:

      – Не скрою, господин Гумилев, я очень хочу, чтобы вы посвятили мне стихотворение.

      – Дайте мне пару минут, – попросил поэт, продолжая пожирать собеседницу глазами. Немного помолчав, он принялся нараспев декламировать:

      Уедем, бросим край докучный

      И каменные города,

      Где вам и холодно и скучно,

      И даже страшно иногда…

      Для экспромта стихотворение оказалось довольно-таки длинным, витиеватым, с ярко выраженным африканским колоритом и заканчивалось словами:

      И, не тоскуя, не мечтая,

      Пойдем в высокий Божий рай,

      С улыбкой ясной узнавая

      Повсюду нам знакомый край.

      – Это вы прямо сейчас сочинили? – не поверила Зиночка.

      – Прямо сейчас, – скромно потупился поэт.

      – Потрясающе! – ошеломленно прошептала девушка. И тут же похвасталась: – А я картины пишу. Правда, пока еще не слишком хорошие. Хотите, покажу?

      Зиночка проворно поднялась из-за стола, увлекая за собой поэта. Перед картинами уже топтался Сверчков, рассматривая кривобоких африканцев.

      – Вполне в народном духе получилось, – оптимистично проговорил он, с обожанием глядя на начинающую художницу.

      – Вам правда понравилось? – обрадовалась Зиночка.

      Миловидное лицо ее озарила улыбка, обозначив ямочки на щеках. Коля-маленький радостно кивнул, и Зиночка обернулась к Гумилеву.

      – А вам? – прищурилась она.

      – И даже очень, – скупо обронил Гумилев без тени улыбки. И деловито