Марека (сборник). Александра Кудрявцева

караимского ребенка – обычное дело, такое даже на моей памяти не раз было. Хорошие дети вырастали, разумные, веселые и вполне довольные жизнью. Да вон хоть Майка! Правда, Майкина мать никакой тайны из своей беременности делать не собиралась, заявила сразу, видно, знала, что для Аркадия это важно. Все чин чином прошло, спокойно, культурно. Аркадий с Ханой до сих пор не нарадуются на свою девочку. Мама Света приезжает изредка и тоже вроде на жизнь не жалуется.

      А Оля молчала столько лет! Разве можно ее за это винить… Она же просто святая! Это я дурак малолетний был. Да нет, видно, судьба так распорядилась, чтоб с первого раза, который между нами вообще единственным был… А письма отправлять в пустоту терпения не хватило. Надо было съездить через год, ведь собирался же! Что теперь вспоминать, это не кино, где плохой эпизод переснять можно…

      Дурак, что эти годы вел себя как последняя сволочь. Какими глазами Машка смотрела на меня, сколько в них было всего! А я хоть раз сделал шаг ей навстречу, поговорил с ней, подержал за руку? От Оли вообще прятался. Все на родню свалил. Отец помог бы, подсказал, он умел. Но вдруг раз – и обширный инфаркт…

      Наверное, он все же хотел Машку забрать и маму все настраивал: «Розы в тайге не растут – климат для них неподходящий».

      Последние слова вообще только про Машку были, как сейчас помню: «Рути, слушай меня! Слушайте меня! Маша – это… Маша – это…» – и все, и не договорил, умер. Мать сильно изменилась после первого приезда Ольги, а после смерти отца вообще каменной статуей стала. Надо будет с ней поговорить. Ну вот, вроде успокоилась, притихла девочка моя.

      – Маш, что это ты вдруг? Обидел кто?

      И опять не так. Глупость сказал, просто чтобы сказать. Состояние странное, незнакомое совсем. Как будто нарыв внутри лопнул. Болел-болел и прорвался. И дух захватывает от того, что она впервые так близко, такая беззащитная, тоненькая, такая вздрагивающая и мокрая от слез… Наверное, такие же чувства испытывает женщина, когда только родившего младенца кладут на живот. И это моё самое родное только что могло вылететь из окна!!

      – Я не вдруг. Разве я нужна кому-то? Маме плохо со мной. Она, наверное, дни считает, когда вырасту. Чем дальше, тем грустнее становится. Может, она без меня жить по-человечески начнет. Выйдет замуж, родит себе еще детей, будет с ними в деревню ездить, в лес ходить, песни петь. Для тебя я совсем чужая, ты стесняешься меня. Как будто я виновата, что родилась. Да ты же сам видишь, что вся родня меня за ущербную держит. И для тех, и для этих я неполноценная какая-то. Все хотелось сделать что-то, чтоб перестали смотреть снисходительно, чтобы заметили. – Марека впервые так длинно говорит. Глаза закрыты, а внутри как будто пружина сжатая: чуть тронь, – выстрелит.

      – Мне часто снится, как будто я иду по выдолбленной каменной дороге. Кругом темно, а дорога под ногами белая. Я иду и сбоку вижу низкие густые кусты. А на них ягоды светятся. Ярко, как звезды. И вокруг надо мной такие же ягоды. Или звезды. Хочу их потрогать, подхожу к кустам, тянусь к веткам – и вдруг падаю, быстро-быстро лечу вниз, дыхание перехватывает,