Исповедь мотылька. Анастасия Вечерина

– покажу. Тут не далеко.

      Он спрыгнул с перил и протянул мне руку. Еще не успев ничего понять, я протянула свою, и мы, взявшись за руки, пошли… смотреть ледяные цветы! Посреди большого города, шумных машин, людей, возвращающихся с работы, девочек-кокеток и мальчиков-ковбоев, вялых дворников и бодрых домохозяек. В 21 веке. Зимой. Слева направо – я, он и лейка. Чудная троица!

      Если вы назовете меня сумасшедшей, то я отвечу, что это еще слабо сказано! Но кто из нас гарантированно стопроцентно нормален?

      Пройдя пару дворов, мы оказались в тихом заснеженном скверике. Я все время поглядывала на него исподтишка, ожидая какого-то подвоха, но он уверенно вел меня куда-то вперед, всем своим видом показывая, что никакого розыгрыша нет, а цветы зимой – абсолютно нормальная вещь. Кто может в этом сомневаться?

      Наконец, остановившись возле большого сугроба, он вдруг сказал:

      – Смотри!

      – Где? Я ничего не вижу…

      – Там, за сугробом!

      Осторожными шажками, каждый момент ожидая неизвестно чего, я обошла сугроб и заглянула за него… а там…

      Ледяная роза, чуть припорошенная снегом, сверкающая застывшими капельками-искорками в свете вечерних фонарей, притаилась в стороне от людских взглядов за придорожным сугробом. Самая настоящая! Вот так просто, стояла и все! В 21 веке. Зимой. Посреди большого города. Среди шумных машин, снующих туда-сюда, мальчишек-хулиганов, девочек-кокеток и дворников с домохозяйками…

      Я не знала, что сказать. Просто стояла и глупо улыбалась, оторопело переводя восхищенный взгляд на него, потом снова на розу и обратно. Наверное, вид у меня был довольно-таки растерянный. Но – какая разница? Он все равно не смотрел на меня, а с самым серьезным видом принялся поливать свою розу из лейки. Я невольно улыбнулась, глядя на эту трогательную картину, и тихо спросила:

      – А ее точно нельзя отнести домой?

      – Нет. Такие цветы растут только в сугробах и только зимой. Дома, в тепле или даже просто от прикосновения горячих рук они тают, – он как-то странно посмотрел на меня. – Уж тебе ли не знать…

      Я на мгновение растерялась. Смысл сказанного как-то одновременно крутился рядом, витая в воздухе, и в то же время постоянно ускользал от моего понимания. Как мошка, которая мельтешит перед глазами, а схватить ее никак не получается. Казалось, еще чуть-чуть и я смогу уловить и понять – что же было в этих словах такого, но…

      А он, поставив лейку на снег и сняв перчатки, медленно коснулся розового бутона, опуская руку ниже, провел пальцами по стеблю… осторожно, словно боясь растопить лёд, погладил тыльной стороной заснеженные листочки…

      – Не боишься, что растает?

      – А ты?

      А я? Что я? А я смотрела на его руки, на эти ладони с тонкими пальцами… и почему-то представляла их на себе. Не знаю, откуда взялась в моем мозгу эта шальная мысль, но не к месту проснувшееся воображение вместе с женским любопытством очень живо нарисовали мне картину прикосновения этих рук к моей груди… отчего у меня мурашки поползли