Память совести или совесть памяти. Игорь Сотников

видением окружающих мимолётностей, сквозь затемненные очки.

            И уж совсем трудно приходилось Наде при отражении этих приступов братских чувств, не говоря уж о её подчиненных, которым покой лишь только снился. И вот Лу врывался в тихую жизнь этого общества, принося с собой суматоху и сумятицу, а также свежую струю жизни (с запахом алкоголя) и как он говорил, вносил нужный дисбаланс в смету бухгалтерии – ведь не всегда же только пополнять этот самый баланс.

            Один из таких визитов требует отдельного рассмотрения, как наиболее полно отражающий явление в целом.

            …Лу ворвался в зал для совещаний наперевес с бутылкой коньяка, и заняв место рядом с Надей, стал усердно совещаться с этой самой бутылкой, не допуская никого к прениям. Конечно, поначалу кто-то из заседавших (видимо не сильно знакомый с реалиями местности) попытался образумить Лу-наглеца. Этот «кто-то», придав себе и своему голосу грозный вид, заявил: «Но, позвольте…». Но разве ему позволят? Ему даже договорить-то не дали и заткнули рот метким броском выуженной из кармана брюк потекшей шоколадкой. Видимо, «непозволительному» гостю такое ротозатыкание совсем не понравилось, и он со словами: «Я этого не потерплю!», – полный негодования, ринулся прочь из зала, оставив остальных во власти нового оратора, прибегающего в своём ораторском искусстве хоть и к неординарным, но очень убедительным приёмам, против которых уже никто не посмел возразить. Зал погрузился в полную тишину, нарушаемую только голосовыми и ротовыми заявлениями Лу.

            «Не может он терпеть, так бы и сказал, что приспичило!», – сделал глубокомысленное заключение Лу, после бегства его визави. Но и Лу, после своего острометного довода (когда пришла пора закусывать), поняв, наконец, что разбрасывать камни – не совсем удачная идея, и что занюхивать рукавом не так приятно, как закусывать шоколадом, несколько даже расстроился. Но кроме этой неприятности его ждало ещё одно открытие. Как оказалось, потекший шоколад (не только своей жидкостной бесформенностью) не только эффектно нанёс урон противнику, оставив глубокую рану на его репутации, но также своей липкой массой прочертил свой след на рабочей руке метающего.

            Заметив этот непорядок в своём ансамбле (что, если честно сказать, было очень к месту), Лу, недолго думая, решил, что если рубашка ещё потерпит своё несовершенство, то ему не приличествовало ходить с запачканными руками, которыми, ещё возможно, придётся здороваться, а может быть и обнимать вон ту красотку. «Так ведь?», – сказал он, подмигнув сидящей на углу стола милой барышне, которая получив этот знак внимания, сильно встревожилась и, покраснев до кончиков волос, напряглась, готовясь при следующем заходе этого типа, во всю прыть улепетывать отсюда. Лу же, решив, что чистоты надо добиваться любыми способами, взял левой рукой бутылку и стал коньяком поливать свою правую руку, дабы как-то очистить её от шоколада. Видимо, результат был так себе, или