Заповедь любви. Дмитрий Красавин

она прямо на моих глазах покидает город.

      – К святыням между делами не ездят.

      Возразить было нечего. Батюшка, бывало, говаривал нам: «На каком месте у вас Бог, на таком и вы у Него. Если мирское будете поперед божественного ставить, то суету обрящете, а благодать мимо прольется».

      – А почему так долго? – поинтересовался я, с тайной надеждой, что относительно сроков Николай ошибается.

      – Из Федорицкого крестный ход пойдет в Коприно – это три дня пути, – Николай загнул на правой руке три пальца. – Там в церкви Знаменской иконы Божией Матери всенощная служба, – он загнул безымянный палец. – Утром пойдут к Югской Дорофеевой пустыни – снова всенощное бдение. Потом по Мологскому тракту к Иваново, где святыню встретят прихожане и притч церкви Благовещения Пресвятой Богородицы. Следующим вечером – Рыбинск, Спасо-Преображенский собор. В Рыбинске икона пять недель пробудет.

      – Я от кого-то слышала, прошлый год недели три в Рыбинске икона была, – заметила Елизавета Федоровна.

      – Прошлый год меня в Мологе не было, а обычно всегда пять недель занимает. Меньше никак нельзя: город большой, именитый, – возразил Николай. – Во всех храмах и во многих домах принимают, вокруг города крестный ход свершают – при этом на всех четырех сторонах литии у приходских церквей служат. Затем села окрестные надо обойти. Пять недель – и то для Рыбинска мало.

      – Николай года три в монастыре на Валааме послушником был, иконы писал: в церковных делах сведущий, ему можно верить, – уважительно поддержал друга Вася Цыцын.

      – Неделя до Рыбинска, пять в Рыбинске, неделя обратно. Полтора месяца, но никак не три, – подсчитал я.

      – Из Рыбинска пойдут в Мышкин, а уж только потом в Мологу. Это еще верст сто, со службами, остановками, в Глебово переправа через Волгу. Так что, если желаешь встретиться со святыней, не жди, а котомку за плечо – и в путь, – подытожил разговор Николай.

      Крестный ход приближался к нашему пароходу. Двое матросов принесли из салона судовые иконы – Спаса Нерукотворного и Николая Чудотворца – и, подняв их над своими головами, обратили ликами к приближающейся процессии. На лодках запели «Царице моя преблагая». Мотив звучал немного по-другому, чем пели когда-то матушка и Соня, но слова мне были хорошо известны.

      Не отрывая глаз от приближающейся к судну иконы, я стал сначала тихо, потом в полный голос подпевать: «Скорбящих радосте, обидимых покровительнице!» Меня поддержали Николай и еще три-четыре человека. Вася и Елизавета Федоровна, как и большинство пассажиров парохода, не зная слов, молчали.

      Ладья с чудотворной подошла почти к самому борту «Крестьянки». Раздался звон судового колокола. Мои глаза встретились с глазами Тихвинской Богоматери, я ощутил исходящее от них тепло, как будто из небытия на меня с нежностью и любовью смотрела моя мама. «Вот если бы всю жизнь находиться у Ее ног, как верный пес, служа Ей, Ее защищая», – почему-то подумалось мне, и в тот же момент волос на голове коснулся невесть откуда набежавший ветерок, как будто Богородица