Не принц, но сойдёшь. Лана Каминская

по всему платью, Арлина бросилась на улицу, в самое сердце одичалой толпы, сметая всё на своём пути. Греющиеся на солнце ленивые жуки, юркие ящерицы, листья и ветки – всё летело в разные стороны из-под башмаков девушки, решительно настроенной, разгневанной и возмущённой.

      Наскочив на серый камень, остриём выступивший из развороченной земли, невысокий каблук неуверенно скользнул по гладкой поверхности и… отвалился. Прямо как зуб у шестилетнего племянника Арлины, когда тот сунул в рот затвердевший пряник. Говорили же, сперва стоит в молоке размочить. Так нет, жадность взяла верх. Жёлтый, как прогорклое сливочное масло, зуб выскочил изо рта вместе с пряником и смешался с песком и пожухлой травой. Так и каблук.

      Беспорядочно размахивая руками, Арлина несколько раз поймала воздух, но не удержалась и повалилась вперёд, цепляясь за всё, что по той или иной случайности оказалось рядом. Меж пальцев проскочили шероховатые кружева, вырванные вместе с парчовой лентой, гладкие жемчужины, горсть хрустальных бусин, нитки, клочья, грубая холщовая ткань, комья земли, трава и даже чьи-то засаленые волосы. Коротенькие булавки выпрыгнули из положенных им мест – платье мигом разошлось по швам, радуя вмиг упорхнувших подальше от кареты мальчишек пикантными подробностями: корсет, оказывается, был не белого, а молочного цвета, а на одной из штанин панталон лопнула резинка – та самая, что должна была изящно подхватывать полупрозрачную ткань чуть выше колена.

      Выплюнув изо рта пучок смешанной с песком травы, Арлина приподнялась на руках и села. С тёмного локона на плечо спустился маленький паучок и в панике забегал из стороны в сторону, пока его не стряхнули грязной, в ссадинах, рукой.

      Всё было испорчено. Башмаки, за которые отец отдал три рулона тяжёлого бирюзового панбархата, валялись один в одной стороне, второй – в другой. Оба пыльные, поцарапанные, поломанные и более не годные. В волосах застряла земля, и запахи шли такие, что Арлине было страшно представить, во что же такое она в действительности вляпалась. На правой щеке синяк и царапины – это Арлина хорошо приложилась о что-то деревянное. О ветку что ли? И, наконец, платье… На него лучше было не смотреть. Испачканное, рваное, оно напоминало лохмотья, но никак не бальный наряд. Арлина не удержалась и всхлипнула.

      – Вот, прикройся, – услышала она каркающий голос прямо над ухом, обернулась и вздрогнула.

      То был голос того самого омерзительного старика, чью миску она несколькими минутами ранее решительно раздавила каблуком. И это об его палку она ободрала кожу на лице и локтях. И именно он сейчас протягивал ей свой старый тёмно-серый плащ из грубой ткани, весь поеденный молью. Тряхнёшь – и рассыпется на части.

      – Убирайся, – брезгливо ответила Арлина и отвернулась, чтобы не видеть всего уродства, которое ранее пряталась под плащом, а теперь вышло наружу.

      – Да мне-то уже не страшно. На мои волдыри мало кто позариться, а твои панталоны весь город будет обсуждать. Хоть платье одерни, коль нос воротишь помощь принять.

      И, желая Арлине лишь добра, старикашка не мешкая