Пиковая дама – червонный валет. Том второй. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

драматического класса, проходили в тщательном копировании знаменитостей города, разыгрывались сцены из прежде виденных представлений и многое другое, что стоило, на взгляд подростков, подражания. При этом сходство с изображаемой личностью получалось замечательное, а «портрет» до слез смешной, потому как Кречетов, выделывая забавные ужимки и «кренделя», сам оставался нарочито серьезным. И право, когда он оказывался в кулисах учебного театра и брался подобным образом развлекать приятелей по ремеслу, то иные потешные, случалось, от «колик в животе» и смеха не имели мочи выйти на сцену.

      – Ну, ты и пройда, Кречет!

      – Ай да путаник, сукин сын!

      – Умора, и только!

      Алешка был счастлив до небес – сбывалась его мечта! Все здесь было для него живым, чувствующим и имеющим свою волю, смысл и предназначение. Прошло не более двух недель, как Кречетов вступил в полное соглашение с новым своим окружением, радовало и то, что он по-прежнему продолжал жить в старом корпусе в одном дортуаре вместе со своим закадычным другом-хохлом из Полтавы Сашкой Гусарем.

      Сергей Борисович Козаков (по прозвищу «Пруссак» – за свои холеные черные усы и педантичные, как у немца, манеры) был новым педагогом Алексея. С болезненной ревностью относясь к прошлой специализации новенького воспитанника, он тем не менее сразу разглядел в Кречетове золотое зерно актерского дарования, хотя многое в юноше настораживало: откровенно худо поставленный голос и излишне рафинированный шаг, который с первого взгляда неумолимо выдавал в Алешке балетного.

      – Будь ласкив, що с тобой? – болел душой за друга Гусарь, видя, как мучается и переживает Алексей из-за своих неудач в выразительном чтении текстов.

      – Пруссак говорит, голос у меня слабый и балетный «налет» непобедимый.

      – Нехай бачит, Лёсик. Дурень он ваш усатый, на все трохи времечка надо. Ты ж тильки не падай духом, освоишь и эту грамоту, як ноги научил кабриоли делать. Вона з лица сошел… Будэ, будэ тоби убиватысь, чай, не дивчина…

      – Чувствую я себя плохо, – конфузливо отмахиваясь рукой, замкнулся Кречетов.

      – Вот чудак-человек, выглядишь ты еще хуже! – надкусывая маковую булку, не унимался Гусарь. – Як прикажешь лечить тебя, если молчишь букой, а я не знаю, чем ты хворый?

      – Ты-то не знаешь? – вспыхнул Алексей. – Не доводи до греха, хам ты трактирный, отвянь. Все ты знаешь. Скучно разве тебе?

      – А где же ты пропадал давеча со своим братцем? – ероша волосы на макушке, снова прилип Гусарь.

      – В следующий раз пропадем вместе, – рассеянно буркнул в ответ Алексей и виновато улыбнулся. – Не пытай ты меня, и так тошно.

      – Ох и твердый ты пряник, Лёсик.

      Гусарь легко управился с булкой, основательно запил ее кружкой молока и, не оставляя мысль расшевелить молчаливого друга, вновь наудачу забросил удочку:

      – А знаешь, с твоим переводом из балетки к нам новенький поступил.

      – И что? – не то с изумлением, не то с любопытством приподнял бровь Кречетов,

      – Известно