Сомнение. Дмитрий Босяченко

новая жизнь.

      Алина хрипит и скулит сквозь зубы, но спасительная муть и глушь вокруг, как в контузии, заглушает для него этот непереносимый аккомпанемент. Леонид все равно хочет выйти, но не может и пошевелиться. Он хочет закричать, но не способен выдавить и звука из разинутого рта. Он понимает – ему нужно быть здесь, он обязан.

      Его узкий взгляд вдруг расширяется, становится панорамным. Он замечает, что в палате откуда-то взялись, не вошли в дверь, а миг появились какие-то люди – маленькие человечки в белых халатах, ростом метра полтора максимум. Их слишком много, они кривенькие и суетливые. По-дурацки быстро, как в ускоренном режиме прокрутки кинопленки, они бегают вокруг Алины, обступают, тычут в тело приборами, щиплют за кожу, ведут себя, как дикарские детишки при встрече с белым человеком. Заглядывают внутрь. Алина начинает реветь вепрем, задрав голову – вся шея в венах. Леонид закрывает руками уши, но продолжает смотреть. Человечки вдруг отступают от нее, синхронно оборачиваются и впериваются в уже в него. Их лиц не разобрать – одни чёрные глаза и хирургические маски.

      – Его нет! – орут они хором, – Ребёнка нет!

      Все стихают на секунду, чтобы Алина заорала с новой силой:

      – Лёня, он в тебе! Он теперь в тебе!

      Леня смотрит вниз – его живот округляется и растет на глазах. Ещё пару секунд и он не видит свой пах, ноги. Внутри него начинает что-то биться. Из бока под ребром выползает детская пятка. Замутнённость пространства проясняется, когда ей надо бы затопить все вокруг.

      – Рожай! – кричит Алина, – Лёня, рожай, иначе он задохнется в тебе! Он умрёт в тебе, слышишь!?

      «Как рожать-то, дура?» – думает он про себя, но ничего не произносит. Но здесь и сейчас говорить не обязательно. Она читает его мысли, заливается слезами, задыхается. Один из человечков подносит Леониду скальпель, и вкладывает бликующих острым лезвием инструмент ему в руку.

      – Режь! – он слышит ее мысли.

      – Реееежь! – наконец, набравшись последних сил, вырывает Алина из своей глотки вопль, и вены на её шее снова надуваются жирными червяками.

      Леонид послушно сжимает скальпель крепче. Секунда задержки – он просто не знает, где лучше полоснуть, чтобы не поранить внутри младенца. Тело раздулось и сталось будто бы не его, потому и кромсать его не страшно и не жалко.

      Он выдыхает и, как стеклорезом, от солнечного сплетения до паха – одним резким ровным движением сверху вниз… режет. Скальпель хорош. Сначала снизу вываливаются кишки. Леня пытается их подхватить руками, собирает в охапку. Ребёнок же не пробился через плаценту – кожи нет, живот развернут, но есть еще одна молочная, полупрозрачная плёнка – и младенец бьётся в неё. Леонид, боясь поранить ребёнка, бросает скальпель и рвёт плаценту руками. Протыкает её пальцами, как полиэтиленовый пакет и тянет в разные стороны. Новорожденный вываливается из него на пол – мокро, склизко, с мерзким шлепком, как мокрый снег. Леонид не успевает поймать ребенка, ведь свободна лишь