Зубр. Даниил Гранин

не успел ответить, прибежал Иголкин, лейтенанта вызывали по телефону из дивизии.

      Ему сообщили, что надо удержать позицию до завтрашнего вечера, пока займут позицию на Пулкове. Сказали, что к нему едет Михайлов. Когда лейтенант вышел, на ступенях лежал молоденький милиционер, из горла у него толчками шла кровь, над ним хлопотал врач. Рядом на земле лежал убитый милиционер, лицо его было закрыто фуражкой.

      – Не послушались, – сказал Иголкин. – Дурни.

      – Кончается, – сказал врач. Умирающий вытянулся как по команде, лицо его разгладилось, он удивленно смотрел в небо.

      Невероятное

      С передовой звонили, требуя поддержки, спрашивали, следует ли ударить во фланг, обороняться дальше невозможно, боялись, что отсекут. Где какая рота, лейтенант плохо представлял. Дальше пошла какая-то неразбериха, действия и намерения лейтенанта я уже плохо могу объяснить, могу лишь вспомнить какие-то факты. Видя бойцов, которые толпились возле КП, он считал, что они отсиживаются, гнал всех на «передок», набросился на какую-то команду, которая сидела на траве, курила.

      – Кто такие?

      – Минометчики.

      – Почему не стреляете?

      – Мины не подвезли.

      – Отсиживаетесь?

      Отправил их всех во вторую роту, которая требовала помощи. Через полчаса доложили, что мины доставлены. Где минометчики?

      Появился писательский взвод, был при дивизии такой, состоял из ленинградских писателей.

      – Где командир?

      – Командир в политотделе дивизии получает задание.

      – А, отсиживаетесь!

      Вызвал из строя молодого, рослого, в очках.

      – Кто такой?

      – Поэт Лифшиц.

      – Назначаю вас командиром. Выстроить взвод и на передовую, в распоряжение командира первой роты.

      Поэт Лифшиц пытался объяснить, что он не умеет командовать, что их командир Семенов вот-вот вернется. Лейтенант отчеканил свое:

      – Ваша задача помочь эвакуировать раненых, и никаких разговоров.

      Не дослушав, лейтенант скомандовал:

      – Выстроить взвод и шагом марш!

      Лифшиц опять что-то начал говорить.

      – Потом будете писать, сейчас надо воевать, – сообщил лейтенант им всем.

      Голосом мучительно застенчивым Лифшиц подал команду: «Шагом марш».

      За всю войну лейтенант Д., помнится, не встречал более неподходящего к должности командира, чем этот поэт.

      Взвод не взвод, скорее гурьба пожилых, сутулых мужчин, ворча, переговариваясь, обреченно двинулась к дороге.

      Спустя многие годы они встретились. Лифшиц узнал Д., ничего не сказал, отвернулся. Бывшему лейтенанту было бы легче, если бы Лифшиц был плохой поэт, но он был неплохой поэт. И Д. нравились некоторые его стихи. Очки его стали еще толще, мягко-пухлое лицо еще добрее. Теперь, без оружия, в потрепанном свитере, тот бывший лейтенант ничего не представлял из себя, невозможно было понять, как он мог этого поэта гнать на передовую, под пули, гнать их всех.

      Я вас хочу предостеречь

      От громких слов, от пышных встреч.

      Солдатам