Скорая помощь. Душевные истории. Андрей Звонков

Лобне он живет.

      Муханов был возмущен.

      – Гады, все за вас делать нужно! – Он протянул руку к сидящему на банкетке и, ухватив ножик за рукоятку, резким движением выдернул его из раны. – Ножик сами вынуть не можете! Рукожопые вы!

      Пьяный на банкетке охнул от неожиданности.

      – Марш в перевязочную! – проорал Муханов и, повернувшись к скоропомощникам с ножом в руке, тем же тоном добавил: – Кому тут карты надо подписать?!

      Милиционер схватил бледного мужичка и потащил его в перевязочную, медики протянули карты на подпись.

      В приемное вбежала новая бригада «Скорой».

      – Каталка есть?

      – Что там? – спросил Муханов. – Кома?

      – Нет, просто спит! – ответила бригада.

      Муханов жестом приказал медикам сгрузить с каталки спящего на пол. Потом посмотрел на старый дефибриллятор, стоящий посреди приемного.

      – Не буду убирать пока. Завозите!

      Вояж, вояж…

      Сашка Абаев вернулся на подстанцию после армии, быстро восстановил потерянный за два года вес и добавил еще примерно столько же.

      Он терпеть не мог мотаться по вызовам, но обожал посидеть в диспетчерской, в тепле и сухости, попить чаёк, покрикивая на выездных через селектор: «Бригада номер… не задерживайте вызов!», или постукивать микрофоном по столу, дожидаясь, пока прогреется старенький ламповый усилитель УМ-50, отчего по всей подстанции разносился грохот, а потом нарочно гавкающим голосом выкрикивал несчастную бригаду на вызов.

      Однако все хорошее когда-нибудь кончается, этим оно и хуже плохого, которое как началось, так и тянется. Колыхаясь жирным телом, Абаев занял место в кабине самого теплого «РАФа», потому что ему пришлось ехать на вызов на грипп[5]. Одному.

      – Ничего, переживем… – уговаривал себя Сашка. – Жизнь полосата, эпидемия пройдет, и я снова вернусь в диспетчерскую.

      Февральской морозной ночью, сдав очередного «пса» (пьяницу с ушибами) в спецтравме, Абаев выкатился на бульвар невдалеке от больницы. Его отпустили на подстанцию.

      Мела позёмка, подмораживало, одинокие пешеходы и автомобили скользили на едва прикрытом снежком льду. Если бы Сашка помнил поэму Александра Блока «Двенадцать», он бы непременно процитировал: «Метет снежок, а под снежком – ледок…», однако Блок уже был так же далек, как вся школа с ее тревогами и проблемами.

      Пережили и забыли.

      У автобусной остановки лежало слегка прикрытое снежком тело однозначно мужского пола. Водитель притормозил и оглянулся на Сашку.

      – Подберем? Замерзнет ведь, бедолага…

      – Придется, – вздохнул Сашка. – Тормози.

      Остановились, осмотрели…

      Еще теплый нетрезвый организм втянул ноздрями морозный воздух, сложил губы в трубочку, почмокал и всхрапнул.

      – Уй, ты мой сладкий! Мало тебе? Это ж надо так ужраться… Давай, за конечности – и на плацкарту, на нижнюю… – сказал Абаев водителю.

      Они взяли тело за руки-за ноги и попытались с размаху забросить на пол в салон «РАФа», но что-то не пустило.

      – Жопой примерз к асфальту, –

5

Во время сезонной эпидемии добавляли машины, и все бригады работали по одному, а в поликлиники присылали студентов старших курсов из мединститутов, чтобы закрыть прием участковых врачей.