Разговорные тетради Сильвестра С.. Леонид Бежин

культурные. Не то что у нас – дикость, азиатчина, холода, сугробы, метели… (поежился и подышал на руки).

      Гаврилыч (с непреклонной решимостью). Никогда.

      Сильвестр (со скучающим лицом). Ну что ты заладил – никогда, никогда. Ты с умом ко всему подойди.

      Гаврилыч (явно скромничая). Что мне ум! Я уж так, по-глупому…

      Сильвестр. И что у тебя по-глупому выходит?

      Гаврилыч. А то, что здесь, в России, жизнь и впрямь никудышная. Зато особая тонкость имеется… (опустил глаза, не желая выкладывать сразу все козыри).

      Сильвестр (показывая, что он тоже при козырях). Какая же тонкость, если бабы у нас в полтора обхвата?

      Гаврилыч. Ну, это, положим, не все наши бабы. Есть, однако, и потоньше. Но главная тонкость не в этом, а в том, чтобы о божественном потолковать и церковное послушать. Вон как мы с тобой… Что, не так?

      Сильвестр. Так, так, Гаврилыч. Праведник ты…

      Гаврилыч (пускаясь в рассуждения). Э нет, зачем мне на себя брать. Я, может, и грешник, но – Божий. Ведь у дьявола грешники свои, а у Бога – свои. Вот мы с тобой – Божьи грешники. Это я точно знаю.

      Сильвестр. Ну, спасибо. Успокоил. Так теперь и буду себя считать Божьим грешником.

      Гаврилыч (наставительно уточняя). Раз ты музыку сочиняешь, то конечно. Не без греха. Если б не сочинял, был бы святым, а так грешник, хоть и Божий.

7

      При всем при этом особой набожностью Гаврилыч-Ричардсон не отличался, напротив, был гуляка, пьяница и весельчак, каких мало, а может, больше и вовсе нет.

      Правда, свое пьянство Гаврилыч, по рассказам Сильвестра, называл умственным и возводил прямехонько к древнерусскому застольному благочестию – к тому, чтобы «пить и Бога славить», поднимая одну чашу за Христа, другую – за Богородицу, а третью – за святых, царя, царицу и царских детей. Вот и Гаврилыч-Ричардсон, следуя благочестивому этикету, каждой налитой всклень рюмкой славил и святых, и архистратигов небесных, и ангелов (Христа и Богородицу по недостоинству своему не решался). При этом восхищался красотой, благолепием и разумным устроением Божьего мира, читал тропари и пел непременно церковное.

      Другого не признавал. И висевшее в его каморке радио выключал, если передавали симфодемоническое, как он выражался.

      Даже злился.

      Сильвестр (мягко увещевая). Да ты послушай. Приноровись. Вникни.

      Гаврилыч (упрямо и несговорчиво). Нечего мне вникать. Я бы это симфодемоническое напрочь извел. Ишь, инструментов всяких понаделали. Голосом надо Бога славить.

      Сильвестр (будто не понимая). Да чем же голос лучше?

      Гаврилыч. А тем, что голос всем инструментам царь, как человек царь всему творению. К тому же голос весь живой, поскольку из дыхания рождается и с душою связан, а инструмент ваш что? Протез!

      Вообще Гаврилыч был большой любитель церковного пения. Любитель, каких когда-то было немало, а теперь осталась горстка, малый народец, с десяток на всю