Комбат по прозвищу «Снежный Лис». Владимир Першанин

эту фразу ушли все его силы. Увесистый ком мёрзлой земли крепко повредил грудь, возможно, сломал рёбра. Кашель согнул его, лицо побагровело, шинель была порвана.

      Двадцатисемилетний комбат Шестаков смотрел на него, ожидая, когда пройдёт приступ кашля. Обер-лейтенант был единственным пленным офицером, и только он мог дать какие-то нужные сведения. Капитану уже доложили о потерях: погибли и получили тяжёлые ранения более тридцати танкистов и десантников, сгорели два танка и три были повреждены. Жалости или сочувствия к немецкому офицеру Андрей не испытывал.

      Обер-лейтенант вытер губы платком и снова выпрямился.

      – Вы можете показать на карте, где расположены ближайшие крупные части и остальные дивизионы вашего полка?

      Бельченко перевёл вопрос комбата, а затем ответ обер-лейтенанта.

      – К сожалению, не смогу

      – К сожалению! – сплюнул капитан. – Вежливый до задницы. Ладно, отведите его в сторонку и шлёпните. Времени на пустую болтовню у меня нет.

      Эту фразу обер-лейтенант понял и горячо запротестовал, мешая русские слова с немецкими.

      – Вы цивилизованный человек и не можете так со мной поступить. Кроме того, я ранен и имею право на медицинскую помощь.

      – Во, сукин сын, как заговорил, – удивился командир первой танковой роты Григорий Калугин. – А кто тебе давал право наши города из своих пушек в развалины превращать? А кто пленных штыками добивал?

      – Заканчивайте с ним, – перебил Калугина капитан Шестаков.

      Обер-лейтенант не просил пощады, но страх что-то переломил в нём. Подталкиваемый в спину стволом автомата, он упирался и растерянно повторял:

      – Так нельзя… я ранен, и мне обязаны…

      Сержант-десантник пнул его валенком.

      – Шагай и захлопни рот!

      Когда раздались одна и другая короткие очереди, остальные пленные сбились в кучу с нескрываемым страхом глядя на русского комбата.

      Унтер-офицер в возрасте лет за сорок, понимая, что его ждёт такая же судьба, показал на карте, где расположен штаб их тяжёлого артиллерийского полка и один из дивизионов. Он неплохо говорил по-русски и сообщил, что провёл в плену под Брестом полтора года и вернулся домой после революции.

      – Мало показалось? Снова в Россию потянуло?

      – Я простой солдат. Кто меня спрашивал? – пожал плечами унтер. – Нас расстреляют?

      – Если найдём транспорт, то вывезем в тыл вместе с ранеными. А если не хватит места, не обессудь. Сами в эту кашу влезли, самим и расхлёбывать.

      – Мы поместимся в уголке кузова, – с усилием выдавливая улыбку, проговорил унтер-офицер. – Мои товарищи простые люди, у всех семьи. Пожалейте хотя бы их.

      – Кстати, как настроение у ваших солдат? – оглядел напряжённо сжавшуюся кучку пленных комбат Шестаков. – Всё ещё надеетесь завоевать Россию?

      – Я очень надеюсь, что нас шестерых не расстреляют, – не без юмора отозвался унтер-офицер.

      – Но в Сталинграде ваша окружённая армия сражается