Фатум. Том третий. Форт Росс. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

стремительно вскочил на ноги и так громко прокричал это, что собаки на окраине лагеря ответили злобным лаем. Он что-то кричал еще дикое и яростное. Последние лучи солнца освещали его искаженное отчаяньем лицо. Но шаман лишь молча и спокойно перебирал узелки, затянутые на кожаном шнурке.

      Потом всё надолго стихло. Вождь был снова спокоен, лицо его опять стало бесстрастным, но в широко раскрытых гордых глазах был унизительный для воина страх.

      – Что же предлагают твои духи? – он осторожно коснулся пальцами плеча казалось спящего шамана.

      – Они – ничего, но я могу дать совет. Если Белая Птица не примет наш мир… отпусти ее, подарив лучшее платье и мокасины, которые умеет делать Спящая-На-Шестах… Но при этом скажи: «Бери и уходи. Когда сносишь, возвращайся за новыми». Ты не должен держать ее силой. Она может умереть… И если так будет угодно Великому Духу, то ее отказ жить среди нас – это знак прародительницы рода.

      – Я не отпущу ее! – лицо вождя потемнело.

      – Отпустишь,– повелительным, но не злобным тоном прервал его жрец.– И ты не будешь ей мстить. Так мне сказали духи. Помни об этом, сын мой, иначе навлечешь на Людей Берега беду. А теперь ступай в лагерь, завтра ты поведешь Каменные Стрелы на юг по тропе славы…

      Цимшиан неловко поднялся, опираясь на посох, повернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль тихого берега.

      Чокто, снедаемый внутренним огнем, всё же бросил слова благодарности уже ему вслед, и тот, медленно обернувшись, издали последний раз улыбнулся.

      Вождь уже хотел последовать совету жреца, когда обратил внимание на забытый сверток. Губы Чокто дрогнули в улыбке: старик никогда и ничего не забывал случайно…

      Он склонился и развязал сыромятные шнурки: перед ним лежал боевой плащ отца, сшитый из многих десятков вражеских скальпов.

      Глава 3

      Енисейские двуручные топоры, брызгая белой щепою, стучали без устали, опрокидывая могучие ели. Терпко пахло смолой.

      – Быстрее, быстрее! А ну, наляжем, мужички! – Тараканов с ожесточенным рвением руководил авралом.

      На людей было больно смотреть. Будучи когда-то крепкими и рослыми, как на подбор, сейчас они не радовали глаз.

      Их изможденные до крайности лица напоминали лица стариков, в глазах которых светилось нервное беспокойство, точно такое светится в глазах попавшей под горячую руку и привыкшей к побоям собаки. Последнее время им редко доводилось есть три раза в день, из-за чего скулы резко проступили на щеках, а скрытые щетиной подбородки стали похожи на заточенные колья.

      «Не могу больше»,– капитан, задыхаясь от усталости, утер рукавом застилающий глаза пот и, воткнув топор в поваленную лесину, отошел в сторону. Сбитые в кровь пальцы подрагивали осиновым листом, когда он набивал трубку и доставал из офицерского подсумка судовой журнал. От звука далекого волчьего воя, долетевшего с гор, сердце его сжалось, и Андрей замер, прислушиваясь сквозь отчаянно забившийся пульс. Это могли перекликаться индейцы. Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем нервы