Потому и сидим (сборник). А. М. Ренников

вежливо приподнимаю шляпу и ухожу вверх, вдоль по тропинке.

      – Слава Богу, ушел, – слышу облегченный вздох сзади. – И откуда такая масса французов в лесу? Не продохнешь.

      Здесь, вдали от скамьи, на холме, среди огромных кустов, завитых плетьми ежевики, тихо, спокойно. Бесшумно продвигаюсь по мягкой траве, опускаюсь под тишь молодого платана.

      Никого, слава Богу. Хорошо. Зеленым небом с просветами голубых звезд раскинулось дерево. В траве муравьи… Божья коровка села на башмак, с удивлением смотрит: пень или гриб? Сзади, в зарослях, треск ветвей, шуршание листьев. Кузнечики, стрекозы, наверно. А, может быть, зайцы?…

      Чудесно… Очаровательно. И как жаль, что чужое! Божья коровка – французская. Муравей – французский. Стрекоза – тоже. Зайцы, кузнечики… Ла фурми э ла сигаль[130]…

      Что это в кустах? Русские голоса?

      – Значит, ты не любишь. Я вижу.

      – Нет, люблю.

      – В таком случай, почему не хочешь сказать?

      – Неловко…

      – Неловко? Мне? И тебе, Маня, не стыдно?

      – Ну, хорошо… Так и быть… Дело, видишь ли, в том… Моя мама… То есть, я… То есть, мы обе, как ты знаешь, живем в одной комнате… Пополам. И если я выйду за тебя, и перейду, ей придется одной платить 300 франков… Ты понимаешь, что при заработке в 600 нельзя за комнату 300…

      – Триста? Да. Это, конечно. Но, с другой стороны, неужели возможно, чтобы счастье расстраивалось? Нужно придумать что-нибудь, обязательно… Триста, шестьсот… А знаешь что? Не выдать ли твою маму за моего папу?

      – Не говори глупостей, Витя.

      – А что? Ей Богу, Елена Федоровна еще интересна. Папа у меня тоже… Крайний и бодрый. Мы их познакомим, поженим. И тогда – все отлично. Я с тобой, она с ним. Две комнаты, как были, так и останутся!

      – Милый, как это было бы хорошо!

      – Милая, даю тебе слово!..

      Тишина. Смолкло все. Божья коровка расправила крылья. Не добившись истины – что такое башмак, улетела. Муравьи продолжали сновать.

      Где-то птица снова запела «расскажите вы ей». И в кустах опять треск ветвей, опять шорох, шуршанье листьев.

      Стрекозы это? Белки? Зайцы? Неизвестно. Чуждый лес… Чуждая земля. Французские муравьи. Французские стрекозы… Ла сигаль и ла фурми…

      Грустно!

      «Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 22 июля 1928, № 1146, с. 2[131].

      Les ukres

      Кто не помнит этого любопытного обычая, практиковавшегося в период горячих сельских работ на малороссийских базарах? Лежит в тени под возом приехавший наниматься батрак, спит. А на подошве его сапога мелом написано:

      «Меньше двух рублей не будить».

      Украинские сепаратисты, находящиеся сейчас заграницей, очевидно, разбужены. Кто-то предложил им два рубля 25 копеек и, вот, они встрепенулись, поднимаются. Гетманы берутся за булавы, кошевые за кошельки, хлопцы за люльки с капоралем[132].

      А те, кто умеют писать письма турецкому султану, взялись за издание книг.

      И агитируют.

      Вот передо мною одна из подобных брошюр,

130

La fourmi et la cigale – муравей и цикада (фр.).

131

Также напечатано в сборнике «Незванные варяги» (Париж: Возрождение, 1929), с. 47–51.

132

Махорочный табак.