Смерть сердца. Элизабет Боуэн

ноги, запрокинул голову и, полуприкрыв веки, уставился на огонь. Всем своим видом он показывал, что не желает иметь ничего общего с царившим в комнате напряжением, и тем самым только его усиливал. Все вокруг было таким приятным… Анна барабанила пальцами по мрамору.

      Он сказал:

      – Дорогая моя Анна, тебе предстоит пережить еще очень и очень много таких чаепитий.

      Вернулась Порция, сказала:

      – Я положила вещи тебе на кровать. Я все правильно сделала?

      Пить чай она снова уселась на табурет у камина, поставила тарелку на колени, чашку с блюдцем – на пол. Пила она, ссутулившись, низко наклоняясь к чашке. Сидя боком к камину, она со своего места прекрасно видела и Анну, которая разливала чай и курила, и Сент-Квентина, то и дело стряхивавшего масляные хлебные крошки с пальцев на носовой платок. От ее взгляда – спокойного, ровного, незаметного – не укрылось ни одно их движение. Зазвонил телефон, Анна сердито перегнулась через подлокотник софы, сняла трубку.

      – Да, это я, – ответила она. – Но в это время я обычно не дома, меня нет, говорю же. Я так и думала, ты ведь был так занят. А разве нет?.. Да, конечно, есть… А без этого никак нельзя обойтись?.. Ладно, тогда в шесть или в половине шестого.

      – В четверть седьмого, – вставил Сент-Квентин. – Я уйду в шесть.

      – В четверть седьмого, – сказала Анна и повесила трубку, совершенно не изменившись в лице. Она снова откинулась на спинку софы. – Сплошное притворство…

      – Неужели опять? – сказал Сент-Квентин.

      Они переглянулись.

      – Сент-Квентин, у тебя платок весь в масле.

      – Все из-за твоих превосходных тостов…

      – Ты им во все стороны размахиваешь… Порция, неужели тебе и вправду нравится сидеть на таком стуле, без спинки?

      – Я очень люблю этот табурет. Знаешь, Анна, я сегодня шла пешком до самого дома.

      Анна ничего не ответила, она и не думала слушать. Сент-Квентин сказал:

      – Надо же. А мы гуляли по парку. Озеро замерзло, – добавил он, отрезав себе еще пирога.

      – Ну, оно ведь не могло совсем замерзнуть, лебеди там плавают, я сама видела.

      – Да, ты права, оно не совсем еще замерзло. Анна, что с тобой такое?

      – Прости, я задумалась. До чего же у меня слабовольный характер, просто терпеть не могу. И терпеть не могу, когда люди этим пользуются.

      – Боюсь, что с твоим характером уже ничего нельзя поделать. Он уже сложился, мой – так точно. А вот Порции повезло, ее характер еще формируется.

      Порция уставилась на Сент-Квентина ничего не выражающим темным взглядом. Нехорошая, еле заметная улыбочка, уже совсем не детская, скользнула у нее по лицу, исчезла. Она по-прежнему молчала. Сент-Квентин довольно резко поменял позу, снова скрестил ноги.

      Анна сказала, борясь с зевотой:

      – И кто там знает, кем она вырастет… Порция, у тебя на каминной полке сотни, просто сотни медведей. Они все из Швейцарии?

      – Да. Боюсь только, к ним пыль липнет.

      – Пыли я не заметила, просто подумала, надо же, их тут сотни. И каждый, наверное, вырезан вручную каким-нибудь швейцарским