Заклание. Владимир Данилов

стоящему перед вещами мертвого Лехи, было не просто весело, ему было очень смешно.

      ГЛАВА 7,

      в которой Владимир попадает из огня да в полымя

      – Ты ничего сказать больше не хочешь?

      Вечер того же дня, 23:44 показывают часы на электродуховке – очередной допрос.

      Невысокая (при ее 168 сантиметрах против моих 183) двадцативосьмилетняя женщина устало, но очень требовательно и внимательно глядела на меня. Я же не только любовался ее русыми, отливающими платиной волосами, глазами – темно-карими, почти черными, но и в очередной раз корил себя за несправедливость по отношению к капитану Петрову. Еще часа два назад я пребывал в уверенности, что страж порядка предвзято относится ко мне и тиранит меня ненужными повторяющимися допросами. Вот теперь я знал совершенно точно – не допросы то были, а, как и говорил многоуважаемый капитан големов, обычные свидетельские показания. Что же такое допрос, я понял лишь сейчас. Допрос – это то, что устроила мне моя супруга.

      – Ты ничего сказать больше не хочешь?

      Вот она, фраза, заставившая меня напрячься. Да, да, да, я знатно ступил, когда ни словом не обмолвился жене о Лехе, ночевавшем у нас во время ее культпоездки в Испанию. Но именно это как раз и говорит о моем истинном отношении как к рассказу парнишки о его возможной смерти, так и к записке, да и к лишившим меня покоя мокрым ботинкам. На самом-то деле я не воспринял все это никак. Ну, переночевал у нас напуганный парень – согласен, обычным такое назвать сложно – но он ушел, и все забылось. Через два дня, размахивая цветами в аэропорту во время встречи Анютки, о случившемся я не то что не думал, я о нем даже не помнил.

      Но сегодня другое дело: я совершенно осознанно не хотел грузить Анечку информацией о произошедшем. Во-первых, зачем ей дополнительные проблемы, и так по работе веселья хватает. А во-вторых, тогда бы пришлось ей рассказать обо всем с самого начала, в том числе и о своем, как бы она назвала, неадекватном поступке. Но эта сволочь – я не про жену: про капитана задолбанного Петрова, – оказывается, ездил к ней в офис и все подробненько рассказал. И именно благодаря ему в столь поздний час мне пришлось держать ответ как за произошедшее месяц назад, так и за то, что случилось сегодня.

      – Ты ничего сказать больше не хочешь?

      Голос Анютки звучал устало, но взгляд оставался твердым и очень внимательным. «Самому капитану не грех поучиться подобной внимательности», – подумал я, подозревая, что до конца разбора полетов еще далеко.

      Грешен, Анютке я тоже ничего не сказал про Лехину обувь.

      Я вовсе не пытался скрыть от жены сей непонятный факт. Более того, пересказывая случившееся с самого начала, я упомянул про странность Лехиных туфель, привлекшую мое внимание еще в метро. Я пересказал и его ответ про огромную лужу, по которой он якобы прошелся перед поездкой. Точно так же я совершенно честно собирался рассказать про мои ночные исследования той обуви, я даже заикнулся об этом, как вдруг – точно укол в позвоночник, и мороз по коже: «Не нужно…», – промелькнуло у меня в голове.

      Не