Апокалипсисы апокалипсисов. Галина Мамыко

Но видит – антихриста. Он с рогами, с копытами, с когтями, у него кровавые глаза. Он убегает от Нади, а она мечет в него огненные стрелы, бросает в него кипящие жаром угли. Антихрист грозит кулаком Николаю. Тянет к нему длинные чёрные крючья, сейчас задушит, но Надя лупит антихриста огненной плёткой. Николаю жутко, его трясёт… Он открывает глаза, бородатый мужчина теребит его за плечо. «Иди, ляг, спи, а то упадёшь. Вон, на моё место. А я пойду псалтирь читать».

      Николай смотрит на Надю. Она уступает место за кафедрой бородатому.

      Надя что-то ему тихо говорит, их головы склоняются друг к другу, она пальцем водит по книге. Они перешёптываются. Николаю кажется, что их руки соприкасаются. Он закрывает глаза, он не хочет знать, как соприкасаются руки Нади и бородача. Он поднимается и уходит на место бородача, рядом – матрац Нади. Матрац Нади, матрац бородача. Они, значит, лежат рядом друг с другом – Надя и бородач. Они могут чувствовать дыхание друг друга, их руки могут соприкоснуться.

      Николай ложится на ещё тёплый матрац бородача, укрывается шерстяным одеялом без пододеяльника и спит до шести утра, пока не приходит сторож. В храме уже светло, за окнами дымчатое голубое небо. Иконы, подсвечники, царские врата, иконостас – всё в ярких, звонких и радостных бликах. Сторож говорит: пора вставать. Все поднимаются, убирают матрацы. Николай бросает взгляд на трёх пожилых псалтирщиц, отворачивается и больше ни на кого не смотрит. Сторож взваливает на себя матрацы, уносит в сторожку.

      Николай и Надя идут домой. Оба молчат. Улица пустынная. Их шаги – единственный шум в утренней тишине.

      Он думает о бородаче, о Наде. Значит, она каждый раз лежит рядом с бородачом, снова думает Николай о своём ночном открытии. Ему хочется убить бородача. Он смотрит на Надю.

      – Надя. Ты разлюбила меня?

      – Коля, – говорит она в ответ и замолкает.

      Как будто обдумывает, что сказать, размышляет Николай с неудовольствием.

      Ему слышен её вздох.

      В этом вздохе он читает для себя укор, а ещё как будто огорчение.

      Она ещё какое-то время молчит, потом говорит сдержанно:

      – Я тебя не разлюбила.

      – И всё?

      – Что всё?

      – И ты больше ничего мне не скажешь?

      – А что надо сказать, Коля?

      Она опять вздыхает, качает головой. Она хочет показать мне своё недовольство, думает он. Она хочет представить дело так, будто не она, а я в чём-то виноват.

      Такие догадки о Надином поведении сердят Николая.

      – Но послушай, Надя, ведь у нас так всё было хорошо… – он старается подражать ей и поэтому говорит, как и она, неспешно и сдержанно.

      Но сдержанность ему даётся с трудом. Он то и дело порывается перейти на привычную горячность в голосе.

      Но он не хочет показывать ей свою слабость:

      – А теперь?… Подожди, остановись.

      Она останавливается. То, что она согласилась остановиться, подняла к нему глаза, Николая обрадовало, дало надежду на то, что счастье