Игрушки (сборник). Александр Малахов

по-мальчишечьи голове.

      Она бесшумно прошла на кухню, выложила хлеб на холодильник и, заметив, что к еде никто не притронулся, тут же отыскала Олега, сидящего понуро за столом, проговорила по-матерински укоризненно:

      – Опять ничего не ел!

      Олег вздрогнул от ее громкого возмущенного голоса, ворвавшегося неожиданно в тяжелый густой сумрак комнаты, и попытался оправдаться:

      – Да я…

      – Вот я тебе! – Тетя Вера погрозила ему пухлым детским кулачком и улыбнулась.

      Олег вытащил из-под стола затекшие от долгого неподвижного сидения ноги и, больше не сопротивляясь, как на ходулях, провинившимся школьником отправился вслед за строгим, но справедливым учителем…

      Позже всех домой возвращался старший сын Вадим, который и являлся причиной ее постоянной задумчивости – пил безбожно. Работал он сварщиком в выездной ремонтной бригаде, и частые выезды на аварии в городском водопроводе и канализации оставляли достаточно времени для помощи населению, всегда нуждающемуся в ремонте своего небогатого ветшающего скарба. Помощь оказывалась незамедлительно со свойственной широкой русской душе щедростью, и проситель, совершенно счастливый, увозил подновленный велосипед, поставленную на резиновые ноги тачку или уносил под мышкой воссоединившийся с внезапно отвалившейся ручкой совок. А отзывчивый к людскому горю мастер со товарищи дегустировал «благодарность», коей за световой рабочий день набиралось штук пять-шесть бутылок.

      Домой возвращался сам на автопилоте или с посильной, расшатанной до пяти баллов помощью более крепких на ноги после непомерной дозы выпитого товарищей-собутыльников.

      Когда ноги доносили его до знакомой двери, обитой вытертым, когда-то ярко-голубым дерматином, он по-кошачьи царапался, ощупывал дверь, отыскивая ручку, хватался за нее, как за спасательный круг, и вместе с открывающейся дверью оказывался в оклеенном коричневыми под мрамор плиточками обоев коридоре.

      Широкоскулое, как и у матери, лицо его, выбритое до синевы, заканчивающееся книзу узким заостренным раздвоенным подбородком, напоминало перевернутую грушу. Взъерошенные, с рыжеватым оттенком волосы на висках завивались и совершенно скрывали и без того маленькие беличьи уши. Блестящие, отсутствующие глаза смотрели так жалобно, что у невольного свидетеля возвращения с работы блудного сына на глаза могли навернуться слезы.

      Тетя Вера с увлажнившимся взором молча качала головой, отрывала от двери крепкое тело сына; он громко пыхтел, пытаясь передвигать ноги, почувствовавшие родные пенаты и потому совершенно не желающие нести хозяина еще целых пять метров до следующей за залом спальни. Там уже, разоблаченный матерью до трусов, он успокаивался и почти не шевелился, только иногда были слышны из-за закрытой двери чмоканье пересохших губ и глухой ухающий кашель.

      Вторая жена его Дарья тоже довольно спокойно относилась к «хобби» мужа, лишь при вынужденной транспортировке