Живые и мертвые. Константин Симонов

тенором. – Просто удивительно.

      – А мой саперный батальон в Белостоке стоял! – сказал густой бас. – Куда он теперь отошел…

      – Ищи-свищи! – холодно и резко ответил чей-то злой голос.

      Несколько минут все молчали.

      – Августовскую катастрофу четырнадцатого года в академиях изучали, над Самсоновым смеялись, а сами обо… – грубо срифмовал тот же холодный, желчный голос, который ответил саперу. – В общем, шапками закидаем, на чужой территории, малой кровью… Ура и так далее, – продолжал он.

      – На чужой территории еще будем – зарубите это себе на носу, вы, там, в темноте, не вижу, как вас по званию! – сердито отозвался полковник. – Но что верно, то верно: ералаш большой, бо-ольшой… И главное – самим же придется его расхлебывать!

      Это вызвало целый хор ответных замечаний. Кто-то заметил, что мы, русские, долго запрягаем, зато потом быстро ездим. Но его слова не встретили сочувствия.

      – Не восемьсот двенадцатый, теперь и запрягать надо поворачиваться! А то прозапрягаемся до Смоленска.

      Полковник сказал, что эту поговорку немцы выдумали.

      Люди спорили друг с другом, но в их голосах одинаково дрожали злость и обида. Они были подавлены не только совершенно очевидным беспорядком, но еще больше тем, что где-то идут бои, дерутся их части, а они до сих пор еще не попали туда и неизвестно, как попадут!

      – А меня вчера чуть как диверсанта не расстреляли! – сказал кто-то. – В зубы наган сунули, как лошади. Я Перекоп брал, а они мне, сволочи, мальчишки, в зубы наган суют!

      – Эй вы, августовская катастрофа! – словно вдруг что-то вспомнив, позвал полковник человека с не понравившимся ему холодным голосом. – Вы тоже с нами до Могилева? Свою часть ищете?

      Но на этот вопрос никто не откликнулся. Тот, кого спрашивали, то ли не хотел отвечать, то ли ушел… Было слышно, как в темноте люди поворачиваются друг к другу.

      – Вроде ушел, – наконец раздался густой голос сапера. – Тут, около меня, сидел.

      – Конечно, и паникеры попадаются, – после молчания сказал полковник, не то отзываясь на слова сапера, не то отвечая собственным мыслям. – Наган есть кому в зубы сунуть. Только бывает, что не тому суют… Встали! – Он поднялся первым. – Шут их знает, может, у них тут есть еще какая-нибудь водокачка! Пойдем поищем!

      Другой водокачки они не нашли, но через час добрались до стрелочника, который, показав на темневшие вдали, стоявшие без паровоза вагоны, уверенно сказал, что их должны прицепить на Могилев.

      Устав от бессмысленного блуждания, все пошли к вагонам. Между товарными вагонами на платформах стояли два новеньких штабных автобуса.

      – Погрузимся в автобусы, – сказал полковник, первым влезая на платформу и пробуя открыть дверцу автобуса. Она открылась. – Повезут – так поедем, а не повезут – хоть поспим до утра.

      Синцов тоже залез в автобус, сел на новенькое клеенчатое сиденье, обшарил его руками, словно начав сомневаться за эти дни, что еще может существовать что-то новенькое и чистенькое, прислонился