Муха имени Штиглица. Арина Обух

станком. Вот так, значит: сердце, почки, лёгкие и маленькая старушка.

      В одном из залов Русского музея я встретила такую же старушку. Она сидела в углу второго зала и, видимо, с самого утра ждала меня. И бросилась ко мне с надеждой:

      – Фотосъёмка запрещена! Девушка!..

      – Я записываю.

      – Нельзя, девушка, нельзя!

      – Что нельзя?

      – То, что вы делаете!

      – Я записываю имя художника и название работы, – показываю на табличку, у которой стою.

      – Нельзя-я-я!

      – Почему?

      – Это частная собственность. Временная выставка, вы понимаете?

      – Мысли свои записывать можно?

      – Свои… но если свои… Нет. Тут никто так не делает!

      Это могло бы польстить, конечно.

      – Записывать на выставке запрещено!

      – Почему?!

      – Потому что это чужая собственность.

      Она была похожа на маленького сухого цаплика из серых шерстяных ниток. Юбка-карандаш, рюши на рукавах и пучок-тыковка на голове, тоже будто из шерсти. Я пошла в третий зал… Цаплик остался, заключённый в маленький квадратик зала с чужой собственностью. И продолжал беспомощно взмахивать крыльями и повторять: «Нельзя! Не знаю… Просто нельзя!»

      Ему очень хотелось проследовать за мной, но он только упирался в открытую дверь второго зала, не смея пройти: нельзя! – в третьем зале зона его контроля заканчивалась.

      Тут на стульчике дремала женщина в костюме из белых подушек. Очень приятная спящая женщина.

      Вокруг были картины последователей Петрова-Водкина. В центре висел автопортрет самого мастера. Я подошла к нему и долго смотрела. Ждала, когда мой затылок отпустит пристальный взгляд Цаплика. Этот взгляд блокировал мои мысли. Я чувствовала себя Давидом. С яблоком вместо головы. Кузьма Сергеевич посмотрел на меня:

      – Ну что, Муху прогуливаешь?

      – Ага.

      – Ну тогда рекомендую велосипед…

      Марк и Кузьма

      То, что Петров-Водкин учился в Академии Штиглица, о чём с гордостью говорят все преподаватели, – это правда. Но они не говорят другую правду. Что он бросил нашу Муху, укатив сломя голову на велосипеде за горизонт.

      – Мейн готт, мейн готт, какое приключение, как вы не способны к аккуратности, молодой человек!.. – говорили Кузьме преподаватели. – Это не есть технический работ! Вы никогда не будете прикладной рисователь!

      И это была правда: с черчением у Кузьмы было «никак не хорошо есть».

      Кузьма говорил, что ему легче умереть, чем справиться с рейсфедером, и готовальня была для него орудием пыток.

      А вот живопись у Кузьмы – «дас ист зер гут».

      Но школе технического рисования нужны были не живописцы, а именно «прикладные рисователи». И поэтому построенные во времена барона Штиглица фабрики, заводы и водонапорные башни похожи на замки и крепости.

      Но Кузьма был другое дерево. Жёлто-красно-синее.

      Кузьме предстояло переиначить земное пространство.

      Но чтобы понять, как это сделать, ему надо было увидеть Землю. Увидеть,