Название | Эстетика журналистики |
---|---|
Автор произведения | Коллектив авторов |
Жанр | Философия |
Серия | Петербургская школа журналистики и МК |
Издательство | Философия |
Год выпуска | 2018 |
isbn | 978-5-907115-07-1 |
Миф – форма мысли, так же свойственная человеку, как и другие ее формы. Погруженность мифа в бытие делает его незаменимой формой мысли. Разрушение мифа ведет не к победе рациональности, а к утверждению другого мифа. Когда на смену высокому мифу приходит низкий, это – беда: цивилизация идет вперед, но культура распадается. <…> Существенная оговорка: высокий миф – высокое искусство. И миф не сам по себе, а в составе мудрости, во взаимодействии с другими формами мысли – таковы условия включения мифомышления в современную культуру»[132].
Исключительно ценное наблюдение: утрата мифа сама по себе не ведет к дискурсивному подъему, и в результате не обязательно воцарится позитивное рациональное начало, – она ведет к освоению другого мифа, который может оказаться не лучше прежнего. Воцарение же низкого мифа – не только беда, а порой и настоящая катастрофа. Исторический опыт свидетельствует об этом с необыкновенной жесткостью.
Опору в мифе находит и Мишель Маффесоли: «…речь идет не столько о содержании, которое относится к области веры, сколько о форме, вмещающей это содержание, т. е. о том, что является общей матрицей, что служит опорой “бытия-вместе” (l’etre-ensemble)»[133]. Маффесоли в то же время стремится уйти от статичности эстетики, от ее статуса дисциплины, лишь отражающей систему знаний о прекрасном. Он обращается к уже давно существующей – но почти утраченной – категории эстезиса и наполняет ее новым содержанием – «для него эстезис есть тотальная и коллективная эстетизация жизненного мира»[134].
В истории цивилизации были времена странной и необъяснимой деэстетизации среды пребывания человека – как духовной, так и физической. Причем тяга к уродливому, ущербному преподносилась порой как высшее философское достижение, хотя и была очевидна ее суть деградации и расчеловечивания. Джозеф П. Овертон обратил внимание на пропасть психоэстетической идентичности индивида, но она ведь существовала и задолго до него. Не будем на этом останавливаться подробно, лишь отметим справедливость наблюдения того, что «мистериально-антропологический характер эстезиса был не столько раскрыт и изучен, сколько спекулятивно внедрен в различные сферы теоретического знания и, в конце концов, потерян классической мыслью»[135]. В последнее время его стали открывать заново и объяснять эстезис как «способность к чувственному восприятию, чувствительность и сам процесс чувственного восприятия по всему миру»[136]. Категория эстезиса стала обретать явную герменевтическую инструментальность. Попробуем на практике применить некоторые прагматические свойства этой категории.
132
133
134
135
136