Суд. Василий Ардаматский

Он стоял у порога, ожидал, когда глаза привыкнут к сумеречному свету, скупо сползавшему в камеру из высокого узенького окна. Постепенно разглядел: четыре голые стены мышиного цвета, привинченный к передней стенке откидной столик, а к полу – табуретка. Койка застлана серым суконным одеялом. В углу, у двери, – параша, на фанерной ее крышке плохо соскобленная надпись, сделанная каким-то уголовником-философом: «Туда уходит все».

      Лукьянчик подошел к табуретке, присел, попробовал отодвинуться от жавшего ему в бок стола, но тщетно – фу, черт, забыл, что табуретка тоже привинчена к полу. Он наклонился и зачем-то внимательно осмотрел, как она привинчена, – железные косячки от всех четырех ножек были отогнуты в разные стороны. Откинул столик вверх, стало свободнее, и он подумал – вот, мне уже и лучше. Потрогал рукой одеяло – кусачее, грубошерстное, не то что дома – пуховое, Таниными руками сшитое и простеганное. Его обдало жаром – что там было с Таней, когда пришли с обыском?.. Нет, нет, не надо думать об этом… Что говорил следователь сейчас, во время ареста? Но странное дело – не мог припомнить ни то, что сказал следователь, ни то, что говорил сам. С той минуты, когда ему сказали, что он арестован и в чем его обвиняют, его мозг точно оцепенел, слова слетали с языка как бы сами по себе и выражали только жалкое и бессильное сопротивление, только самому физическому акту лишения свободы… А здесь, ему казалось, само время остановилось.

      Он не знал, сколько так просидел в полной прострации, когда мысли точно обходили его на цыпочках стороной, и он слышал только непонятый шорох по цементному полу, да еще щелкало иногда что-то позади…

      Щелкал смотровой глазок. Тюремный надзиратель, по просьбе следователя Арсентьева, уже несколько раз смотрел, как ведет себя новый заключенный, и потом звонил в прокуратуру:

      – Как сел, так и сидит в кручинушке…

      Принесли обед. Лукьянчик отказался, молча покрутил головой и сделал жест рукой – уберите. Разносчик посмотрел на него сочувственно и сказал:

      – Пожалеешь, голубь…

      Как в воду глядел разносчик – вечером, когда надо было ложиться спать, ему зверски захотелось есть.

      Начало смеркаться, и Лукьянчик перешел в некое новое, но опять же странное состояние: он уже думал о своих делах, но в третьем лице, так думать ему было легче, будто речь шла о каком-то совсем другом человеке. Вот так он и думал… Что Лукьянчик совершил, конечно, преступления и пойман. Теперь тому Лукьянчику надо бы решить вопрос: каяться или отрицать? Это – классическая альтернатива для преступников всех времен и рангов, когда они схвачены. Если бы он мог заранее знать, какая из альтернатив лучше? Поди узнай…

      Следователь наверняка спросит, что толкнуло его на преступление? А что, в самом деле? Началось, хочется ему думать, с тех денег, которые дал ему Глинкин, когда он ехал на совещание, потом он долго не мог вернуть ему эти деньги, мучился и вдруг вернул одной только своей подписью на списке членов жилищно-строительного кооператива, в котором был человек, по характеристике Глинкина, «вполне достойный», а оказался – жулик. Но ведь Глинкина тоже могли обмануть… Нет, нет, дело не в этом, не в этом… Долг был ликвидирован,