Золотая Кастилия. Густав Эмар

о чем же?

      – О неудачах, как ты говоришь.

      – Да, и не нужно быть колдуном, чтобы видеть это.

      – Объяснись.

      – Если ты требуешь.

      – Конечно, я не прочь узнать, что именно должен думать об этом; говори без опасения.

      – О! То, что я скажу, не займет много времени… Мы покинули гавань Пор-Марго на отличном корабле, нас было сорок человек, отважных и готовых пуститься на любое предприятие, какое ты вздумаешь нам предложить. Две недели бороздили мы море, не встречая ни одной чайки. Наконец нам наскучило это уединение, и мы направились к берегу в надежде на хорошую поживу. И тут северо-западный ветер заставил нас убраться подобру-поздорову. Но этого мало: в ту минуту, когда мы меньше ожидаем беды, наша бедная шхуна налетает прямо на проклятую подводную скалу, которую мы не заметили, и раскалывается надвое, так что через час идет ко дну, и наши бедные товарищи вместе с ней; к счастью…

      – Ага! – перебил его Монбар. – Ты все же говоришь: к счастью! Не замечаешь ли ты тут некоторое противоречие – значит не одни беды преследовали нас.

      – Говори, что хочешь, но наш корабль тем не менее пошел ко дну и увлек в пучину наших товарищей.

      – Но что могли мы сделать? Разве была в том моя вина?

      – Я не говорю этого; конечно нет…

      – Ну отчего же ты не говоришь о том, что случилось дальше? Мы случайно взяли с собой пирогу, брошенную на берегу. По какому-то наитию я велел Даннику положить туда съестные припасы, порох, оружие. В минуту несчастья он перерезал канат, связывавший пирогу со шхуной, отплыл подальше, чтобы тонущая шхуна не опрокинула лодку, и подхватил нас в ту минуту, когда, истощенные усталостью, мы едва не шли ко дну. Через шесть часов после этого мы вошли в Венесуэльский залив, где нам теперь нечего опасаться бури, и, заметь, только мы одни остались живы из всего экипажа.

      – Да, это правда, я с этим согласен. Но ведь мы находимся вдали от наших братьев, предоставленные самим себе в стране, где и звери, и люди – все нам враждебно. Согласись, что ничего не может быть неприятнее… А теперь, если ты хочешь, не будем больше об этом говорить.

      – Послушай, Тихий Ветерок, – сказал Монбар, – пора тебе узнать мои мысли.

      – Как тебе будет угодно, – равнодушно ответил Тихий Ветерок, – мне все равно, умереть здесь или в другом месте, только бы погребение мое было достойным.

      – Будь спокоен, друг; если мы останемся здесь, то исчезнем не иначе как среди грома и молнии.

      – Ну и прекрасно! А теперь к черту печаль! От забот и кот издохнет, как говорит пословица; я не хочу ничего больше знать.

      – Прекрасно; но я хочу сообщить тебе о своих намерениях, чтобы ты помог мне их исполнить.

      – Хорошо. Говори, если хочешь.

      – Слушай меня внимательно; дело стоит того. Шесть недель тому назад я получил на Тортуге, где находился в то время, чрезвычайно важное известие.

      Тихий Ветерок несколько раз покачал головой.

      – Хорошо, – прошептал он, – далее.

      – Я снарядил шхуну именно для того, чтобы прибыть сюда; я имел намерение спрятать ее