Крон. Влад Евгеньевич Ревзин

ядром была пара накачанных близнецов, совершенно одинаковых парней двадцати пяти лет, со смуглой кожей и хорошей спортивной подготовкой. Одевались они в одинаковые костюмы, сидевшие на них влитую. Ребята были похожи, как два мобильника одного выпуска, и однажды рассвирепевший от постоянной неразберихи Болтик заставил братьев носить на одежде опознавательные значки. Ахмеду достался оранжевый, брату зеленый.

      Смешно становилось, когда Александра вспоминала некоторые обстоятельства семейной истории братиков. И дело даже не в сочетании имени Ахмед с фамилией Гойхман. Брата, также само собой, Гойхмана, звали гораздо более уместно, – Леонид.

      Секрет крылся в любовной истории, произошедшей более четверти века назад.

      Тогда простую, но очень милую одесситку Розочку Гойхман страстно полюбил иностранный студент из Палестины по имени Сафьян. Интернациональная семья, отбросив совершенно невозможную для советских реалий фамилию Ангирухат, объединилась для производства себе подобных маленьких Гойхманов.

      Сафьян, потеряв дорогую сердцу фамилию, настоял на том, чтобы один из вновь народившихся однояйцевых малышей был назван именем уважаемого деда, потерявшего верхнюю конечность в борьбе против ненавистных сионистов, но вскоре охладел к изучению инженерных и воднотранспортных наук и инкогнито отбыл за рубеж, -возможно, в свои палестины. Как он там объяснял родне смену фамилии, неведомо, но братья выросли и оказались неоценимы на службе у Крона.

      Если учесть, что в конторе юристом трудился еще один Гойхман, но уже Семен, можно было сделать вывод как о протекции Болтика клану Гойхман, так и о том, что Розочка Гойхман в свое время была не такой уж юной, да и поводу невинности любимой милый Сафьян был введен в некоторое заблуждение. Семе-то было под тридцать, и где прятала мама своего первенца, было неведомо никому.

      Утром в понедельник, сменив брата, зеленый близнец доложил сенсационные данные. Услышав доклад, Крон тут же отзвонил Александре, и, не поздоровавшись, буркнул:

      – Поздравляю. Ты была права. Приезжай, посоветуемся.

      Суть доклада сводилась к следующему: обе ночи на выходные Гнесин провел в доме Бородиных.

      Мотив адюльтера обрел плоть и кровь.

      Шеф сидел у себя и священнодействовал, -закуривал первую на сегодня папиросу. Обычно их было три на день. У Болтика были странные взгляды на долголетие: он курил папиросы, но вместо кофе пил бурду из цикория с заменителем сахара; пил анисовку, в том числе и на ночь, но во время редакционных перекусов питался попеременно то хлебом с овощами, то колбасой и сыром, выуженными из бутербродов.

      Это он называл раздельным питанием. Он безумно любил свою ротвейлершу, был несносен и очарователен одновременно.

      – Тебе привет от нашего доблестного подполковника, -сообщил он, указывая на бланки экспертиз.

      – Хамло, – коротко сказала Александра.

      – Сто процентов, -усмехнулся Крон.– А со мной он вежлив. Ну, я ему скажу. Садись. Ты готова?

      С полчаса