Лан-Эа, властитель небес. Том первый. Елена Александровна Асеева

одиннадцатая

      Я сидел тихо и неподвижно, упершись взглядом в коротконогий, семиугольной формы, прозрачно-синий столик, по рубежу ограненный фиолетовыми вставками, ощущая гудящую боль во всем теле, не только спине, руках, ногах, груди, но и голове. Жжение, перекликаясь с покалыванием, особенно сильно отзывалось в плечах, ладонях и носе, словно дотоль выпученный кончик на нем вспять прилег и так сильно растекся на лице, подперев сами глаза вверх, сделав наблюдение более расплывчатым. Многочисленные шелушащиеся и мокнущие серые пятна, пузырьки, внутри имеющие пурпурный отлив, серебристые узелки и жилки также ощутимо и зримо на моей коже набухли, а края их слегка отливали синевой. Ко всему прочему я дико хотел есть…

      И, пожалуй, что выпил бича, который лишил бы меня чувств или разом отправил в сон.

      Потому, как давеча пробудившись, и не увидев в комнате Чё-Линга, я запаниковал, попытался даже встать с ложа, но всего только сумел сесть, и замереть на нем. Стараясь, справится, или хотя бы привыкнуть к боли.

      Внезапно дверь в стене напротив чуть слышно скрипнула, и, съехав в сторону, впустила в комнату авитару, и я несмотря на боль заулыбался. Я знал, что улыбка у меня уродливо-кривая, как и сам я весь, но сейчас не смог сдержаться. Уж так я был рад Чё-Лингу, ибо испугался, что он меня бросил… Тут, в очередной норе.

      – Скверно выглядите, саиб, – прозвучал волной его голос, а желтые глаза внимательно оглядели меня, точно ощупали.

      – Терпимо, – отозвался я, и, выдохнув прерывисто, словно изгнал из груди часть боли, оставив там лишь колотье. – Испугался, что ты меня бросил, – дополнил я, и глаза мои ощутимо наполнились слезами, собственной массой надавив на припухшие веки.

      – Что вы, такое толкуете, саиб? как это брошу?! – протянул Чё-Линг и тотчас сошел с места, направившись к моему ложу. – Пошто так мыслите, не пойму? – добавил он, и, остановившись напротив меня, в шаге от ложа, слегка выгнул нижнюю, полную губу. Точно желал тем изгибом, поддержать меня, одначе не смог продемонстрировать саму улыбку.

      – Ты не бойся Чё-Линг, я не стану нападать на его ясность, я не хочу его смерти, – торопливо проронил я, чувствуя как набухли и отекли мои губы. – Я не стану его предавать, и не буду таким, как Этлиль-Ка с бешенными глазами. Лучше сам сдохну, чем стану чокашем, – досказал я любимое выражение авитару и увидел, как уголки его губ, хоть он и не желал, вздернулись вверх, изобразив приятную улыбку.

      – Я вас вчера, чай, напугал своими россказнями о воспитанниках его ясности, саиб? – спросил он и медленно опустившись на край ложа, уставился на меня своими желтыми, будто выпытывающими все глазами, или только располагающими к доверию. – Не хотел того, саиб, извините, – молвил Чё-Линг, а я почему-то созвучно его словам закачал головой. Сначала несогласно, потом согласно. – Это бич, затуманил мое восприятие, – он слышимо хмыкнул, точно пытаясь засмеяться, или едва сдерживаясь. –