Дрожащий мост. Анастасия Разумова

дух. Я представил, что она русалка с очень гладкой кожей и желтыми глазами.

      – Как думаешь, когда люди разводятся, они свои замочки спиливают? – спросила девчонка.

      – Ни разу не видел, – признался я. – А зачем?

      – Ну, это же странно: мужчина и женщина больше не вместе, может, у них уже новая любовь, а где-то на мосту висит себе замок с их именами. Я бы спилила.

      Ну и мысли у этих девчонок!

      – Я в Душанбе жила. Там часто дрожала земля, – сказала она. – С тех пор и не люблю мосты. Они тоже дрожат. Это не объяснить. Такое чувство противное. Как будто ты совсем ничего не значишь.

      Мы проехали мост, я оглядывался на нее.

      – Ну, все. Дальше тебе – туда, а мне – сюда.

      Было немного жаль. Мне захотелось, чтобы ей тоже было немного жаль расставаться. Но солнце светило, она жмурилась, и невозможно разобрать, что там у нее мелькало в глазах.

      – Пока! – легко сказала она, разворачивая свой жуткий трехколесный велосипед.

      На площади я понял, что так и не узнал ее имени. Сто пятая.

      Честное слово, никогда не видел столько веснушек на одной девчонке! Когда я объяснял ей про карту и как нужно укладывать посылки, конечно, не открыл свой секрет. Если в городе есть место, которое ты не выносишь, начинать нужно с него. Иначе весь день пойдет насмарку. Будешь крутить педали и думать об этом месте, которое только тебя и поджидает, как заколдованный замок с чудовищем. Я не сказал ей об этом только потому, что вряд ли кто-то ненавидит какую-нибудь точку на земле так, как я ненавижу Концевую.

      Говорят, раньше это была славная городская окраина. Беленые дома с палисадниками, брусчатка под ногами. Цвели вишни, и гремела бутылками молочница. А в летние дни приезжала пузатая поливальная машина, на обочины выбегали дети и кричали: «Поливальная машина! Ура!», и бежали за ней, босые, ни единой сухой нитки. Отец вспоминал.

      Не знаю, что происходит с целыми улицами, почему вдруг все убегают, бросают свои дома и сады. Как будто там метеорит упал, нефть разлилась или вода отравленная потекла. Но нет ведь. Ничего такого плохого не случилось. По крайней мере, явного. Просто люди стали уезжать. Трамвай изменил маршрут. Остались заросшие травой пути, поля непобедимого кипрея, тихие взгорки и несколько черных домиков, давно потерявших человеческий облик. Всякий бы удивился, узнав, что на полузаброшенной Концевой кто-то не просто жив, а еще и ждет посылки курьером!

      Из брусчатки часто торчала трава. Велосипед трясло так, что звонок протестующе подзынькивал. Я без труда нашел нужный дом – с полукруглой жестянкой номера под зеленой от мха крышей. Взял коробку с «живым грузом», невесомую и тихую. Поднялся на разбитое крыльцо, постучал. С двери бесшумно осыпались хлопья краски – всех оттенков, какими в разные годы выкрашивали дерево. Мне никто не открыл. Наглухо занавешенные окна молчали. Постучал сильнее. Второй раз возвращаться на проклятую