Обитель Разума. Арина Ипатова

не отпускала его, не давала обратиться мыслями к чему-то другому, но работа была закончена. Ничего не изменишь, не добавишь… Ум работал вхолостую. Выдуманный Маратом мир зажил своей самостоятельной жизнью и больше не пускал собственного создателя в свои пределы. Он показывал теперь Марату – как и всем прочим, кому случайно попались бы под руку те листки – только яркую и пёструю раскраску: мраморные пиршественные залы, белые тоги, перья павлина, трупы казненных в водах Тибра, бесчисленные римские легионы, смуглокожие ливийские рабыни, жестокость, безумие, раскаяние и страх… Но ведь там было еще что-то… Но что? И было ли?

      Служители Логоса сочли, что было… Марат привлек их внимание, и ему теперь не спрятаться от них, словно несчастной мыши от Аристотеля. Браться за предложенное отшельником задание он не хотел. Шансов выполнить его, не попав после на Остров, а то и куда-нибудь похуже, было не больше, чем шансов не упасть у человека, пересекающего по ниточке стокилометровую пропасть.

      Вот если бы случилось что-нибудь, чтобы они про него забыли…

      Он потер лоб ладонью. Нет. Отшельники могут что-то забыть разве что в случае пробуждения Логоса. Даже если человек со сверлящим взглядом и не явится через неделю, то он, Марат, будет вечно ожидать его появления. Месяц. Год. Десять лет. Жизнь станет кромешным адом, никакого Острова не надо. И дернуло же его ввязаться в это, работал бы спокойно, горя бы не знал… Он невесело усмехнулся.

      – Мя-у! – Кот прыгнул на стол и мяукнул, сделав ударение на слоге ‘у’. – Давай еду.

      – Ты хотел питаться мышами, – рассеянно заметил Марат.

      – Имей совесть, – кот, казалось, вздохнул. – Я, конечно, могу, только эти твари, знаешь, не сами ко мне в пасть прыгают. А ведь я могу тебе понадобиться, – льстиво добавил он.

      Марат молча смотрел в пол, не поддержав обычную перебранку. Аристотель почуял неладное.

      – Эй, Марат! Чего-то случилось?

      – Случилось, – кивнул Марат. – Неприятности у меня.

      – Какие еще неприятности? – настороженно поинтересовался Аристотель.

      Марат рассказал про отшельника. Кот молча слушал. Его янтарные глаза светились в полумраке.

      – Ну что я могу сказать, – на этот раз он действительно вздохнул, то есть издал звук, похожий на вздох, что, очевидно, должно было подчеркнуть его огорчение. – Ты понимаешь, я всего лишь кошка. Я даже не могу дать тебе совет, потому что не знаю, что натолкнуло их на такое решение.

      Он не упомянул о том, что советовал Марату никогда ничего не записывать, и Марат был за это благодарен.

      И Виктор говорил, что нечего умничать. Все умные люди… нет, Аристотель не человек… Все умные существа это говорили. Надо было слушать.

      – Но тебе придется согласиться, – продолжал Аристотель. – Отказаться ты не можешь, придется тянуть время.

      – А чего тянуть-то? – спросил Марат обречённо.

      – Ну мало ли что может случиться… Как в той притче – или шах умрет, или этот ишак…

      – Ты еще скажи, Логос проснется… – подсказал Марат.

      – Да, – без насмешки подтвердил Аристотель, – или Логос проснется.