Моя сестра Роза. Джастин Ларбалестьер

идут впереди, взявшись за руки. Они над чем‐то смеются. Когда мы входим в Томпкинс-сквер-парк, Роза берет меня за руку, как часто делала, когда была помладше, и говорит:

      – Когда‐нибудь я буду жить в этом доме.

      Я чувствую, что она хочет, чтобы я спросил, как она этого добьется. Я не спрашиваю.

      – Сувениры прихватила?

      Она вытаскивает из своей сумочки с Ширли Темпл смертельно бледную корейскую куклу в длиннющем платье.

      – Это платье сшито из шелка. Она придворная дама. Я бы тоже хотела быть кореянкой.

      – Тебе придется ее вернуть.

      – Это подарок от Сеймон.

      – Уверена? – спрашиваю я.

      – Конечно. Я ей понравилась. У нас не должно быть никаких проблем с Макбранайтами. Дэвид взбесится.

      Она так и раньше говорила.

      – Салли и Дэвиду недолго осталось быть вместе, – говорит она, словно отвечает на вопрос, сколько сейчас времени.

      – Что? – спрашиваю я, не успев даже задуматься.

      Она широко раскачивает наши сцепленные руки, вперед-назад, вперед-назад. Сейчас она начнет подпрыгивать.

      – Вот увидишь.

      Я вижу родоков: они идут на полквартала впереди нас. Салли прижимается к Дэвиду, он обнимает ее за плечи. Они всегда будут вместе.

      Глава восьмая

      Роза была еще маленькой, когда я впервые заставил ее пообещать, что она никого не убьет. Не важно, что говорили врачи. Я был уверен, что с ней что‐то не так. Я набрал в поисковике «с моей сестрой что‐то не так» и получил сотню историй о сестрах, которые плохо ели, убегали из дома, выдирали себе волосы, царапали себе лица, резали вены. Роза ничего такого не делала.

      Я заменил «с моей сестрой» на «с моим ребенком». Ого. Были и другие дети, которые врали и не переживали, что их на этом поймают, не привязывались к близким, улыбались, смеялись и обнимались, только чтобы добиться своего. Другие дети, которые вели себя так же, как Роза. Они не испытывали эмпатии. Я узнал новое слово: «эмпатия». Почти все дети рождаются эгоистами, но потом учатся эмпатии. Почему Роза ей не научилась?

      Родоки не переживали. Она не устраивала истерик. Она смотрела прямо в глаза (на мой вкус, слишком прямо). Они разговаривали с ней, когда ловили ее на лжи. «Все дети врут», говорили они. Но хуже всего было то, как сильно ей нравилось убивать. Да, многие дети это делают, но не так, как Роза.

      Я видел, как она убивала муравьев. Одного за другим, методично следуя вдоль муравьиной тропы, старательно размазывая каждого из них своим пухлым указательным пальчиком. Взгляд у нее делался сосредоточенным, удовлетворенным, радостным.

      Потом она начала ловить мотыльков и разрывать их на части. Мне тогда было одиннадцать, Розе четыре. Салли и Дэвид велели мне ее защищать. Я задумался: если я расскажу им, чем она занимается, станут ли они считать, что я ее защищаю? Возможно, она это перерастет. Почти во всех историях, которые я читал, дети это перерастали. Я рассказал родокам. Они меня поблагодарили и побеседовали с Розой. Она сказала, что это я убивал муравьев и мотыльков, а не она. Но родоки знали, что я не вру.

      Они