Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств. Джон Дуглас

путь преградила дверная цепочка. И тут из глубины комнаты донесся приглушенный стон.

      Выбив дверь, парни ворвались внутрь. По их словам, я валялся на полу «в позе лягушки», полураздетый, и, похоже, пытался дотянуться до телефона. Левая половина тела тряслась в конвульсиях, а еще, как позже уверял Блейн, я «весь пылал».

      Из отеля немедленно позвонили в больницу Суидиш, откуда за мной выехала скорая. Блейн и Рон тем временем оставались на телефоне с диспетчерской, то и дело сообщая текущие данные: температура перевалила за 41 градус по Цельсию, пульс – 220. Левую сторону напрочь парализовало, припадки продолжались и в карете скорой. В медицинском заключении отметили «симптом кукольных глаз»: взгляд расфокусирован и привязан к одной точке.

      Едва мы оказались в больнице, меня тут же обложили льдом и накачали слоновьей дозой фенобарбитала внутривенно в попытке унять конвульсии. Доктор потом признался Блейну и Рону, что такой дозой можно было бы усыпить чуть ли не весь Сиэтл.

      Он также сообщил, что, несмотря на все усилия врачей, шансов у меня мало. Томография показала обширное кровоизлияние в правом полушарии головного мозга, спровоцированное сильным жаром.

      – Проще говоря, – пояснил доктор, – мозг спекся до корочки.

      Было 2 декабря 1982 года. Моя новая страховка вступила в силу днем ранее.

      Начальник моего отдела Роджер Депью отправился в школу к Пэм, чтобы лично ей обо всем рассказать. Потом Пэм и мой отец Джек вылетели ко мне в Сиэтл. Девочек оставили на попечение Долорес, моей матери. В аэропорту родных встретили двое агентов из регионального отделения ФБР в Сиэтле, Рик Мейтерс и Джон Байнер, и сразу же повезли в больницу. Только там они узнали, насколько все плохо. Доктора старались морально подготовить Пэм к моей смерти: мол, даже если я выживу, то ослепну и стану овощем. Будучи католичкой, жена пригласила священника, чтобы меня соборовали, но тот отказался, узнав, что я пресвитерианец. Тогда Блейн и Рон выставили его за дверь и отыскали другого священника, без предрассудков, умоляя его помолиться за меня.

      Целую неделю я был в коме, болтаясь между жизнью и смертью. По правилам отделения интенсивной терапии навещать меня могли только родные, так что мои коллеги из Куантико, Рик Мейтерс и другие ребята из местного отделения ФБР срочно заделались моими близкими родичами. «Большая у вас семейка», – с иронией заметила в разговоре с Пэм одна из медсестер.

      Вообще-то, в шутке про «большую семью» была и доля правды: в Куантико несколько моих коллег под предводительством Билла Хагмайера из отдела поведенческого анализа и Тома Коламбелла из Национальной академии организовали сбор средств, чтобы Пэм с отцом могли спокойно побыть со мной в Сиэтле. Не успели мы оглянуться, как полицейские со всех концов страны стали присылать пожертвования. Одновременно были сделаны необходимые приготовления, чтобы отправить мое тело обратно в Вирджинию, где мне предстояло быть похороненным на военном кладбище Куантико.

      Ближе