Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств. Джон Дуглас

Джон!» Я похудел килограммов на пятнадцать. Увидев меня осунувшимся, в инвалидном кресле, мои дочки Эрика и Лорен так расстроились, что еще долгие годы спустя не хотели опускать меня в очередную командировку.

      Рождество выдалось невеселым. Я почти не виделся с друзьями и общался только с Роном Уокером, Блейном Макилуэйном, Биллом Хагмайером и еще одним агентом из Куантико, Джимом Хорном. Я уже мог обойтись без коляски, но передвигался по-прежнему с трудом. Беседы отнимали у меня много сил. Глаза постоянно были на мокром месте, а память то и дело отказывала. Когда Пэм или отец катали меня по Фредериксбергу и мы натыкались на какое-нибудь здание, я не мог с точностью вспомнить, новое оно или старое. Я превратился в классическую жертву инсульта и мог только гадать, сумею ли вернуться к работе.

      В том, через что мне пришлось пройти, я винил только Бюро. Еще в феврале прошлого года я разговаривал с заместителем директора Джимом Маккензи. Я предупредил, что не смогу и дальше функционировать в таком режиме, и попросил выделить помощников.

      Маккензи от души мне сочувствовал, но был реалистом.

      – Ты ведь знаешь, как тут все устроено, – пожал он плечами. – Надо уработаться насмерть, прежде чем тебе соберутся помочь.

      Мне постоянно казалось, что мое рвение не только не поддерживают, но и не ценят. Однако меня ценили, да еще как. В прошлом году, когда я надрывался над делом детоубийцы из Атланты, Бюро объявило мне официальный выговор в связи с интервью, опубликованным в газете сразу после задержания Уэйна Уильямса. На вопрос журналиста о том, подходит ли этот подозреваемый на роль преступника, я ответил, что он «неплохо вписывается», а если постараться, то подойдет и по меньшей мере к нескольким другим делам.

      И хотя ФБР само просило меня дать интервью, я же потом оказался крайним: мол, неподобающим образом комментирую еще не закрытые дела. Якобы меня предупреждали об этом еще пару месяцев назад, когда я давал интервью журналу «Пипл». Как типично для правительственных бюрократов! В штабе Бюро в Вашингтоне меня благополучно отчитали в отделе персональной ответственности, а спустя шесть месяцев бюрократической суеты официально вручили письмо о взыскании. Позже за то же дело я получил похвальную грамоту, но поначалу выволочка служила единственной благодарностью Бюро за помощь в раскрытии «преступления века», как его окрестила пресса.

      Почти ни с кем, даже с женой, нельзя поделиться тем, что составляет работу сотрудника правоохранительных органов. Не очень-то хочется тащить в дом истории о том, как днями напролет рассматриваешь изуродованные трупы, среди которых попадаются и дети. За ужином не принято говорить: «Сегодня попалось интересненькое убийство на почве сексуального садизма. Сейчас расскажу». Вот почему копов нередко тянет к медсестрам и наоборот: в каком-то плане ремесло у них похожее, и они могут понять друг друга.

      И даже прогуливаясь по парку или лесу, скажем, со своими девочками, я примечаю похожие детали и думаю: «Прямо точь-в-точь как там, где мы нашли ту восьмилетку».