Парадокс Апостола. Вера Арье

опоздала на самолет.

      Стюардесса в безукоризненно сидящей форме любезно проводила ее к месту у прохода в двенадцатом ряду.

***

      – Агáпи му2, ну почему бы тебе не поехать? – Харис снял очки и положил их поверх папки с документами. Он устало потер лицо своими большими ладонями, напоминая засидевшегося допоздна сутулого студента.

      – Харис, я хочу побыть с тобой. Ну часто ли у нас бывает отпуск и время друг для друга? Ты работаешь даже в выходные – со всеми твоими плановыми и внеплановыми…

      – Анна, сердце, мы провели чудесную неделю в Провансе. Ницца – это другое. Мировой форум, «всепланетные светила» в полном составе, сплошные профессиональные встречи и разговоры… Помнишь наш последний ужин с профессором Нойманном? Мне показалось, это отбило у тебя охоту участвовать в подобных мероприятиях.

      Встреча с доктором Нойманном действительно врезалась ей в память. Они ужинали во французском ресторане в районе Афинской Ривьеры: приглушенные бра, тончайший фарфор, сатиновая скатерть и вышколенные официанты. Муж с профессором пришли раньше, а Анна, как назло, задержалась в студии. Войдя в зал, она сразу увидела Хариса: он был на голову выше других, его просто невозможно было не заметить. Между ним и профессором шел оживленный разговор. Анна подсела к столу и, извинившись за опоздание, начала изучать меню.

      – Так вот я скажу вам: смысла в этой операции нет, – подытожил Нойманн.

      – Мне трудно с этим согласиться, – мягко возразил Харис. – До тех пор, пока остается хоть один шанс спасти человеку жизнь, стоит пробовать все, что есть в арсенале.

      – Да нет ничего в арсенале. Это врожденное заболевание, он обречен. Месяц, два… И чем раньше такой человек умрет, тем меньше душевных сил уйдет у его родственников на призрачные ожидания. И тем скорее его здоровые органы будут отданы людям, которые в них нуждаются.

      – А если бы речь шла о близком вам человеке? – вмешалась Анна, вспомнив про отца. Ведь правильное и своевременное лечение могло бы спасти тому жизнь…

      – Даже если бы шла, милая, – профессор закурил, выпуская из ноздрей плотный едкий дым. – Моя жена долго страдала от страшного недуга. Последние годы я едва ее узнавал. А она меня и вовсе не узнавала, горела в аду болезни. Я упорствовал: менял схемы лечения, подключал экспериментальные препараты, лишь продлевая тем самым ее агонию… В душе я, знаете, все надеялся, – Нойманн посмотрел куда-то вверх, – все ожидал…

      Припечатав окурок ко дну пепельницы, он углубился в чтение карты вин.

      – Семьи нескольких моих коллег отправляются на Корсику, – продолжал увещевать ее Харис. – Ты же никогда там не была? У тебя целых шесть дней. Посмотришь остров, а двадцать девятого, после моего мероприятия, полетим домой в Афины. Ну же, Анна, подумай: чистейшее море, Наполеон, Колумб… – он наморщил лоб, пытаясь припомнить еще какие-нибудь относящиеся к острову имена.

      Анна вздохнула: спорить бесполезно. Ей действительно нечего было делать в Ницце. Этот город, такой солнечный и приветливый в межсезонье, летом превращался в суетливый муравейник.

2

Любовь моя (греч.).