Зеркальные миры. Хранители Эрохо. Светлана Алексеевна Кузнецова

государства, бывшего еще сто аньев назад прибежищем пиратов и изгоев всех мастей.

      «Мог бы отец объявить войну Намиту, если бы я погиб на дуэли? – размышлял Амари. – Возможно. А кесарь Намита? Что предпримет он? Убийство брата – это же серьезно».

      ***

      Амари остановился перед дверью. Со стороны могло показаться, будто он залюбовался замысловатыми узорами по дереву и стенам. На самом же деле он как мог оттягивал разговор.

      Столичный дворец не перестраивался шестьсот аньов. Не считая мелкого ремонта, все в нем было так, как при предшественниках Рейесов: высокие своды, лепнина на потолке, расписанные известными художниками стены. Крылатые правицы, изображенные знаменитым Бриколло, надменно взирали с облаков на замершего в нерешительности принца. Вестницы победы – полуобнаженные и прекрасные – наверняка не поняли бы его терзаний.

      Идти не хотелось, но вовсе не потому, что в отцовском кабинете ожидали упреки и выволочка. Алонцо на детях не срывался. Впрочем, разве презрительный взгляд и безразличный голос лучше криков? Мигель однажды признался, что каждый раз, отчитываясь за провинность, думал: «Лучше бы ударил». А уж как самого Амари трясло… и трясет до сих пор, несмотря на давно недетский возраст. Губы исказила злая усмешка. Он мотнул головой, зажмурился, задержал дыхание и, мысленно сосчитав до десяти, вошел.

      В кабинете горели свечи, было душно от любимых его величеством благовоний. В наглухо закрытое окно рвалось предзакатное солнце. Амари с трудом мог вспомнить, куда пропал целый день. Он запомнил утро, но отстраненно, словно все произошло не с ним: конвой, замковые стены и взгляды придворных – в основном настороженные и удивленные. Еще перехватывал сочувствующие, ненавидящие или даже преисполненные уважения взгляды. Их оказалось немного. Потом – его собственные покои, скромный завтрак, приказ принести вина. Все.

      Напиваться после первой дуэли нормально. После первого убийства – тем более. Но засыпать, не осушив и бокала, – вряд ли. Должно быть, какой-нибудь сердобольный слуга подмешал в кувшин сонное зелье, и за это, пожалуй, следовало поблагодарить: иначе говорить с отцом не имело бы смысла.

      – Присаживайся, – Алонцо сидел за массивным столом. Черное дерево поглощало увядающие лучи дневного светила. Как всегда подтянутый, уверенный, точный в движениях, он щурился, всматриваясь в переплетение мелких букв. Брови сведены к переносице, отчего лоб прочертили две параллельные вертикальные морщины. Застывшие в кривой улыбке тонкие губы лишь подтверждали: король недоволен. – Я сейчас закончу и поговорим.

      На резной столешнице – кипа документов. Никто не должен усомниться: Алонцо Первый уверено правит, а не просто сидит на троне. И если для спокойствия Кассии потребуется пожертвовать сыном – сделает это без колебаний.

      Амари вздохнул. В окно настойчиво бился ветер, а на небе – алом и чистом – нет ни единой тучки. Благодать природы не соответствовала моменту. Алонцо небрежно поставил подпись под документом, приложил