Лабиринт. Кейт Мосс

квадратами и ромбами, а между ними пестрели мелкие желтые цветочки. Алаис сама придумала и сделала вышивку для дня венчания. Сколько недель над ним просидела! Весь ноябрь и декабрь она трудилась над плащом онемевшими и ноющими от холода пальцами, торопясь закончить к сроку.

      Алаис занялась корзинкой-панир, стоявшей на полу у сундука. Проверила, на месте ли мешочки для трав и кошелек, полоски ткани, которыми она связывала пучки трав и кореньев, и инструменты, чтобы выкапывать и срезать растения. Потом хорошенько затянула ленточкой плащ на шее, опустила кинжал в ножны на поясе, надвинула капюшон, чтобы скрыть длинные, не заплетенные в косу волосы, и тихонько выбралась в пустынный коридор. Дверь за ней закрылась без стука.

      Еще не пробили примы, так что в жилой части замка было пустынно. Алаис быстро прошла по коридору, со свистом подметая полами плаща каменные плитки, и свернула на крутую узкую лестницу. Здесь ей пришлось перешагнуть через мальчика, прикорнувшего у стены покоев, отведенных ее сестре Ориане с мужем.

      Она спускалась навстречу шуму голосов, доносившихся из расположенной в подвале кухни. Там работа была в разгаре. Алаис расслышала шлепок и последовавшее за ним хныканье – для какого-то невезучего мальчишки день начинался подзатыльником, а рука у повара была тяжелая.

      Она обогнала кухонного мальчика, волочившего тяжелую бадью колодезной воды.

      Алаис улыбнулась ему:

      – Bonjorn!

      – Bonjorn, госпожа, – осторожно отозвался он.

      – Проходи. – Она открыла перед ним тяжелую дверь.

      – Mercé, госпожа, – поблагодарил мальчик уже не так робко. – Grand mercé.

      В кухне царила суета и сутолока. Над большим котлом – payrola, подвешенным на крюк над огнем, уже поднимались клубы пара. Старший кухарь перехватил у парнишки бадью, опрокинул ее в котел и молча кинул обратно водоносу. Пробираясь мимо Алаис обратно к колодцу, мальчишка с мученическим видом закатил глаза.

      На большом столе посреди кухни уже стояли в запечатанных глиняных горшках каплуны, чечевица и капуста, готовые отправиться в кипящую воду. Тут же теснились миски с соленой кефалью, угрями и щукой. На краю стола лежали пудинги-фогаса в полотняных мешочках, гусиный паштет и ломти соленого окорока. Другой край заняли подносы с изюмом, айвой, фигами и вишней. Мальчуган лет девяти-десяти дремал, опершись локтями на стол, и его унылая мордочка ясно говорила, как радуется он перспективе провести еще один жаркий день у горячего очага, вращая вертел с мясом. Рядом с очагом под куполом хлебной печи ярко пылал хворост. Первая выпечка пшеничного хлеба – pan de blat – уже остывала на доске. От хлебного запаха Алаис сразу захотелось есть.

      – Можно мне один хлебец?

      Повар, разгневанный вторжением в его владения женщины, поднял глаза, узнал Алаис и тут же расплылся в приветливой улыбке, обнажившей гнилые зубы.

      – Госпожа Алаис, – обрадованно заговорил он, вытирая руки о фартук. – Benvenguda! Какая честь! Давненько ты у нас не гостила.