Белые лилии. Олли Ver

насколько музыкально мое тело, пока он не прикасается к нему. Сколько во мне скрытой сладости…

      – Проблема в… – голова совершенно не соображает, – …в восемнадцати годах разницы.

      Касание, поглаживание, нажим.

      – Семнадцать с половиной. И это не проблема.

      Россыпь звезд на потолке, огромная бесконечная вселенная в вальсе вечности. Его руки выманивают похоть из темных уголков моего тела на поверхность моего «я».

      – То есть, проводив свою немолодую супругу в последний путь, ты прямо с кладбища рванешь в бордель? Даже не переоденешься? Эй, поосторожнее там… – смеюсь я.

      Приподнимаюсь, опираюсь на локти и смотрю вниз:

      – Мне так больно.

      Он улыбается и осторожно кладет мою ступню на кровать:

      – Ты зацикливаешься на возрасте. Это глупо.

      – Что в этом глупого?

      Он поднимается на четвереньки и ползет ко мне, и пока он проползает мимо моих ног, я отчетливо вижу, что массаж возбуждает не только меня.

      – Ты пытаешься измерить ценность «Моны Лизы» линейкой.

      Он мягко толкает меня, и я падаю на подушку. Руки, горячие, ласковые, берут мои ладони и кладут на ширинку – послушные пальцы ложатся на ткань и чувствуют твердую, горячую плоть. Как же я люблю твое тело… сильное, гибкое, грубое отражение, совершенной в своем сумасшествии сущности. Теперь мои руки возвращают вожделение – под пальцами живет, разгорается, пульсирует любимое тело. Нажим, поглаживание, легкое прикосновение. Мой взгляд скользит вверх, и я любуюсь тем, как он закрывает глаза, как наслаждение ласкает прекрасное лицо, заставляя крылья носа трепетать. Касание, поглаживание, нажим. Его губы раскрываются:

      – Надо вставать…

      – Замолчи…

      Мои руки – вверх, к ремню. Стараюсь не торопиться, но низ живота сладко жжет медовая горечь, разливается по телу, поднимается к губам, рождая:

      – Я хочу тебя…

      Краем глаза – яркая вспышка.

      Руки ласковы, руки нежны – ремень, пуговица брюк и молния.

      – Марина, вставай… – шепчет он.

      Еще одна вспышка – периферия сверкает, отвлекает. Быстро поворачиваю голову…

      На полу лежит осколок – длинный, тонкий кусок стекла. Сглаженные края – порезаться нельзя, но можно…

      – Вставай, – голос громче, слабо звенит сталью.

      … можно проткнуть.

      Поднимаю глаза – любимое лицо застыло. Грубая силиконовая пародия на Максима: пустой взгляд, бескровные губы, кожа – грубой резиновой маской, и нет, совсем нет жизни. Поворачиваю голову…

      Весь пол засыпан осколками битого стекла.

      – Вставай! – раскатом эхо по углам комнаты.

      Комната дрожит, искажается, плывет.

      – Вставай!!! – оглушительным громом.

      Одергиваю руки, зажимаю уши…

      – …вставай! Вставай!

      Открываю глаза – передо мной размытое пятно. – Вставай! – орет оно мне, а в следующее