Браслет. Повести о лошадях. Лев Брандт

удушливый запах разлагающихся испражнений.

      Лысухин поморщился и удивленно посмотрел на старшего.

      – Что это значит? Отчего такая грязь? Ты убираешь? – обратился он к Сеньке.

      Сенька покраснел и молча тер ладонью по штанине.

      – Так не позволяет войти к себе в денник никаким родом! – пришел на помощь Сеньке старший.

      – Чепуха! Стыдитесь! Подхода у вас нет к лошади. Какой же ты конюх, если лошади боишься? – упрекнул хозяин Сеньку. – Распустились без меня. Вот, смотрите.

      Лысухин взялся за скобу. Старший подскочил и уперся ногой в дверь.

      – Ваше высокоблагородие!

      – Ты что? – удивился Лысухин.

      – Не надо, живым не останетесь, – вдруг перешел на шепот старший.

      – Убери ногу, – приказал Лысухин и, открыв дверь, переступил порог.

      Браслет ниже опустил голову и сильнее прижал уши, Лысухин остановился у порога и шарил в кармане, ища сахар. Он собирался с куском сахара подойти ближе к Браслету. Но второго шага жеребец сделать ему не дал. Молча ринулся он на человека. Лысухин успел прыгнуть к двери, но зубы Браслета впились в его плечо и потянули назад, в денник. Лысухин зацепился пальцами за косяк. Сенька и старший схватили его за руки и потащили вперед, в коридор. У Лысухина перекосилось лицо. Воротник сдавил шею, как петля, и не позволял свободно дышать. Старший, Сенька и Рыбкин тянули его изо всей силы, с риском вырвать ему руки, но Браслет был сильнее их, и Лысухин медленно пятился в денник. Внезапно раздался сухой треск. Лысухин, Сенька, старший вылетели в коридор и плашмя растянулись на полу. Не теряя ни секунды, Рыбкин захлопнул дверь в денник. Лысухин поднялся с пола последним. Он был обнажен до пояса. Воротничок, галстук и один манжет – всё, что осталось на нем от верхней части костюма. Сенька поднял с полу шляпу и подал хозяину. Тот машинально напялил ее на голову. Растерянный, с дрожащими губами, в смятой шляпе, в воротничке и галстуке на голом теле, Лысухин был жалок и смешон.

      – Спасибо, – выговорил он наконец и потянулся за бумажником. Пальцы царапнули обнаженную кожу на боку.

      Лысухин только сейчас заметил, что он раздет, и беспомощно оглянулся. Браслет яростно трепал в зубах остатки его одежды. Бумажник выпал из кармана и валялся на мокром навозе. Растоптанные копытом оранжевые, зеленые и синие кредитки безжалостно втаптывались в грязь.

      – Прошу простить за беспокойство, эта лошадь мне не подходит. Я не ковбой, – вдруг неожиданно заговорил молчаливый покупатель и, вежливо шаркнув ногой, ушел из конюшни.

      – Сегодня же застрелить гадину, – приказал Лысухин.

      – Такая лошадь раз в десять лет рождается, ваше высокоблагородие. Таких лошадей не стреляют, – тихо проговорил Рыбкин.

      – Она бешеная, я не могу держать бешеных лошадей, – вдруг побагровел от злости Лысухин. – Видишь?

      Словно подтверждая слова хозяина, Браслет выплюнул изуродованный пиджак и загрохотал по перегородке копытами.

      – Он отойдет, верьте слову, – отойдет, – упрямо твердил Рыбкин. – Разве