Груз-200. Надежда Нелидова

Дело ограничилось выдачей родственникам убитого нескольких мешков сахара и крупы. А «сверху»: наказанием капитана Шиляева.

      Некоторые новобранцы гибли по глупости. Уходили в самоволку, чтобы накупить в лавчонке восточных сладостей, в пяти минутах ходьбы от КПП. И исчезали. Насовсем. Либо находили их подброшенными, как тех, на площади.

      После одной боевой операции, где был уничтожен главарь банды, в модуль Леониду подбросили записку: «У нас есть твоя фотография. Живым из страны не выпустим».

      Афганской войны в Советском Союзе продолжало не существовать. Родина ударно трудилась, пополняла закрома, строила БАМ. Пела «Миллион алых роз», танцевала входящий в моду брейк, теснилась в очередях за дефицитом…

      … – Страшно, Лёнечка? – спрашивала она.

      – Нет, мама, не страшно. – И, подумав, уточнил: – В бою не страшно.

      Ранней весной он ещё приезжал на трое суток. Его переводили на самые передовые позиции. («Сейчас мне кажется, – припоминает Валентина Филипповна, – Лёне, как смертнику, давали возможность проститься с родными»).

      Он сопровождал восемь «чёрных тюльпанов» – цинковых гробов с останками солдат. В городе Салавате потерявшие от горя рассудок родственники убитого башкира пытались вскрыть запаянный гроб. Готовы были растерзать его, офицера Советской Армии, видя в нём представителя власти, погубившей на чужбине их сына. «Сам- то небось живой!»

      – В фольклоре солдат- афганцев есть песня о «чёрном тюльпане», – мучительно вспоминает она, – не дословно, что- то вроде: «…Едут на Родину милую в землю залечь. В отпуск бессрочный, рванные в клочья…» – и не закончила, беспомощно заплакала. – Сейчас выну его афганскую панаму, выгоревшую, белую, солоноватую от пота. Уткнусь, понюхаю… Всё ещё пахнет Лёней.

      Уезжая, он шутил, подтрунивал по поводу повешенных носов. В последнюю минуту синие глаза посерьёзнели, улыбка исчезла из- под пшеничных усов. Твёрдо, точно кого-то убеждал, сказал:

      – Я обязательно вернусь. Обязательно.

      Росистым августовским утром Валентина Филипповна вышла из дому. Зрели в парниках огурцы, наливались бордовым соком помидоры. Земля по-матерински хлопотливо торопилась вскормить всё жадно и молодо произрастающее на ней.

      На изгороди по всему периметру огорода, будто старухи, закутанные в пыльные серые шали, почти на каждом столбике сидели нахохленные крупные вороны. Никогда она их не видела столько. Обычно шумливые, они загадочно молчали и поглядывали на неё блестящими бусинками глаз. «Кыш, кыш, проклятые!» Домой вернулась, задохнувшись, держась за сердце. Объяснила невестке Кате:

      – Ворон гоняла. Да что это за напасть, откуда столько?!

      Было 5 августа 1984 года. В это время на далёкой чужой и жаркой земле погиб её сын.

      И был самый чёрный в их жизни день. Прибыл «груз 200», гроб с тщательно замазанным окошком. Женские воспалённые губы зацеловывали холодный металл, и он туманился от их