Белая. Елена Бодрова

рядом с кроватью есть кнопка вызова. Чтобы эта медсестра прибежала ко мне в палату, если что. Я нажал сегодня, она пришла, спросила «Чего?», я сказал: «Ничего», и она ушла. Так и не понял, зачем нужна эта кнопка.

      За стеной вздохнули. За сегодня – первый раз. А я уже свыкся с этими вздохами, будто лежу тут уже не знаю сколько. Вот еще один.

      – Антоша… – раздался шепот. Я думал, мне показалось. Зачем там кому-то шептать мое имя? И не просто кому-то – я же знаю, кому, – психичке. Которая постоянно вздыхает. И орет. Хотя как орет, я не слышал ни разу.

      – Антоша, – повторил голос чуть громче. Я уставился в розеточные дырки-глаза. Они равнодушно смотрели на меня.

      Прошло минут десять, я не слышал больше вздохов и своего имени. Уснула. Или затаилась. Я смотрел в потолок. Тишина натянулась где-то между мной и потолком – как канат, когда играют в перетягивание каната. Я смотрел на эту тишину. Мне казалось, если ее отпустит неведомый кто-то, кто ее держит, она упадет на меня и накроет, как одеяло.

      – Антоша, – позвали снова как-то безнадежно. И очень тихо, я едва расслышал. Я представил себе, как уродина лежит, скорчившись на своей кровати, подставив губы близко-близко к розетке, и произносит мое имя раз за разом. Я осторожно, чтобы не нашуметь, перевернулся на живот и накрыл голову подушкой. Не хочу слышать. Не хочу, чтобы меня там кто-то звал среди ночи. Почему я не могу уснуть?

      Стало душно под подушкой. Я расслышал что-то вроде «Привет». Или мне показалось? Я вытащил голову. Замер в неудобной позе, пролежал так, наверное, полчаса или больше. Но розетка не произнесла больше ни звука.

      8

      Стены, стены, стены. Дома тоже есть стены, но их не замечаешь. Они прячутся за картинами, обоями, коврами, светильниками. А здесь они голые. Молчаливо обступают со всех сторон, не стесняясь своей наготы. В палате – они, в коридорах – они, даже когда идешь гулять, они спускаются вместе с тобой по лестнице, такие же неприкрыто белые, как и везде. Преследуют. Я вышел во двор и долго смотрел на траву. Зеленая. Снова вспомнил футбол. Мечтал о мяче, пока ножка костыля не провалилась в мягкую землю. Пришлось ее выдернуть и перестать мечтать о мяче.

      В конце дорожки не скамейке сидел тот пацан. И с ним еще один. Я решил подойти.

      – Привет, – сказал я ему. Он глянул на меня как-то вскользь и буркнул:

      – Привет, инвалид.

      – Я не инвалид.

      – А палки тогда зачем?

      – Нога болит.

      – Инвалид. Не зря тебя рядом с психичкой поселили.

      – А его рядом с психичкой поселили? – спросил второй, белобрысый, пацан. Они переглянулись между собой со странными лицами, встали со скамейки и пошли. Первый, когда они отошли на несколько шагов, обернулся и залыбился, глядя на меня. Я сел на скамейку.

      Нога у меня не болит. Просто не работает. Это из-за гриппа, которым я переболел недавно. Мама сказала, что врач сказал, что это осложнение. Это слово я впервые узнал из книжки, когда мне было девять. Книжка называлась как-то