На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона. Валентин Пикуль

дворов с тяглами… Не спорите?

      – Был грех, – постыдился Сергей Яковлевич. – А вам-то что?

      – По долгу службы моей в департаменте герольдии, – пояснил Билибин, – обладаю я ценнейшими сведениями о вашем роде. И мне было бы весьма лестно видеть генеалогию князей Мышецких, изданную под моим скромным именем! Как?

      – Никак, – ответил Сергей Яковлевич.

      – Вы не цените памяти своих предков?

      – Уважаю. Но тщеславиться не считаю удобным.

      – Но ваша сестрица, Евдокия Яковлевна, смотрит иначе.

      – Вот вы к ней, сударь, и обращайтесь!

      – Обращался. И тысячу рублей с нее уже получил. А за вами, князь, еще тысяча… Поездки, накопления, прочее… Как?

      – А вот так: получите с сестрицы и остальные.

      В лице Билибина вдруг что-то резко переменилось.

      – А тогда, – сказал он, садясь без приглашения, – вам, князь, придется заплатить не одну тысячу, а… сколько я попрошу!

      – С чего бы это, сударь? – удивился Мышецкий.

      Генеалог похлопал рукой по папочке с бумажками:

      – В лето семь тысяч сто пятьдесят первое от миросотворения, а от Рождества Христа, спасителя нашего, в лето тысяча шестьсот сорок третье был зван на приказный двор посадский, человек Сенька Мышкин и бит плетьми нещадно… А за что, вы думаете, князь?

      – Откуда мне знать всех битых нещадно?

      – То-то же, князь! А бит Сенька Мышкин за то, что писался, боярству древнему в поношение, славной фамилией Мышецких, и дран был за самозванство. Так вот, князь! Ваш корень и ведется не от князей Черниговских, а прямо от сего посадского человека. И писаться князем вы права не имеете… Пять тысяч. Как?

      Мышецкий схватил историка за воротник, и воротник тут же треснул по шву – посыпалась архивная пыль.

      – Задавлю! – крикнул князь. – Провокатор!

      – Давите. Мы права свои знаем. И судиться всегда готовы…

      – Убирайся!

      Билибин раскатал перед собой свиток «дерева»:

      – Леонтий Меркурьевич, что бит шелепами нещадно, однако, мог бы и быть отцом Сеньки Мышкина, что бит плетьми нещадно… Вот здесь, князь, я проведу перышком одну только черточку, которая сомкнет вас с родом князей Черниговских. А вы мне за одну эту черточку – задаток: две тысячи!

      Мышецкий знал, что такие случаи в герольдии (самом страшном департаменте) бывали: природным князьям запрещали писаться князьями и, наоборот, давали это право выскочкам. «Жили себе спокойно – князьями, но вот Додо-Додушка из уренского далека замутила воду столбового тщеславия…»

      – Что бы вам, сударь, иметь дело с моей сестрицей. А?

      – Теперь с вами, – сказал генеалог. – Ибо при всей моей пылкой любви к истории родного отечества иду я на поклеп. И от правды исторической зело отвращаюсь… Как?

      Ну, пришлось сунуть. Однако этого было еще мало.

      – Мундирчик, – сказал Билибин.

      – Что мундирчик?

      – Порвать соизволили, ваше сиятельство.

      Получил на пошив нового мундира и спросил уже с лаской:

      –