Ночные фиалки. Александра Окатова

Но если бы не тот случай на стадионе, то я могла бы вообще не появиться на свет! Мама рассталась с подружками и поковыляла на автобус, тогда-то к ней и подошёл худой высокий парень:

      – Девушка, давайте я вас провожу!

      Моему будущему папе было не по пути, а значит, до патруля он не успел бы вернуться домой, и мама с бабушкой оставили его ночевать. А потом появилась я. У мамы жёлтая метка, у папы тоже – в таких случаях младенцу давали салатовую, на понижение уровня угрозы, вроде небольшого аванса. Как говорили тогда, сын за отца не отвечает, в моём случае – дочь за мать. В нашей небесной стране код ставится сразу в роддоме – голубой (если ты, конечно, не отпрыск диссидента – они-то сразу получают жёлтый). Если отец или мать сидели, то оранжевый – тогда в детском саду и школе никто не решается дружить с таким ребёнком. Каждый проступок стоит от десяти до пятидесяти баллов, а переход цвета происходит, когда число штрафных баллов перевалит за тысячу.

      Так и живём. За время социальной жизни: детсад, школа, институт – у меня как раз набежала тысяча, и я прошла процедуру изменения цвета. Это не больно, только неприятно: было жёлтое, такое многообещающее облачко, а теперь оранжевое – наглядное свидетельство приближающегося конца. Да плевать – жить в такой стране и хвататься за жизнь как-то отвыкаешь и становится всё равно, когда тебя или ты кого-то. Иногда твои цели становятся важнее жизни. Твоей или чужой.

      А Кёртис, когда дезертировал, получил сразу две тысячи, и с прежними баллами у него зашкалило за красный цвет. Мне тогда пришлось, как его заместителю, заканчивать рейд за него. Он – такой большой и сильный, высокий, мускулистый – сломался на первой же деревне. Это было как раз здесь, десять лет назад.

      Эти места мы прошли вчера и теперь забираемся ещё выше в горы.

      Наконец мы вышли на уступ, где проведём ночь. Если бы не запах драконьего дерьма, то обстановка была бы вполне романтичная. Кёртис уже не дуется на меня. Посматривает искоса. Я делаю вид, что не замечаю его взглядов. Не хочу смущать его. Он рассказывает мне о правилах в приюте преступников, как они себя называют.

      – Ты, главное, там смотри, делай как все, – говорит он.

      Это я и сама бы догадалась, умник! Но молчу. Сосредоточенно жую сушёные яблоки. Еду нести сюда тяжело. Поэтому Кёртис сказал мне купить сушёных яблок. Я взяла на себя и на него. Дольки тонкие и лёгкие. Положишь её на язык, и она постепенно набирает влагу. Становится мягкой, чуть скользкой. Теперь её можно разжевать медленно, с чувством, с толком, с расстановкой.

      Кёртис знает, где набрать воды. Родник под крышей, понятно от чего – от драконьего дерьма. Кёртис наливает мне в кружку воды, и мы чокаемся с ним без тоста, хотя – какой тост, мы же пьём воду! Он знает, зачем я здесь, и понимающе смотрит на мой рюкзак.

      – Тебе выделят бочку.

      – Мне одной?

      – Конечно одной.

      Я киваю.

      – Всё делать должна ты сама.

      Я опять киваю: понятно, что сама, кто ж за меня будет делать!

      – Уксус