День цезарей. Саймон Скэрроу

как послушный сын, следовал за матерью, которая постепенно приближалась к возвышению, где со своими наиболее почетными гостями размещался сенатор.

      – Живо, еще одно ложе к верхнему столу, – скомандовал Семпроний безотлучному номенклатору.

      Нерон, заслышав эту фразу, качнул головой.

      – Ни к чему, друг мой. Просто умести нас там, где найдется место. К чему излишняя суета…

      Веспасиан с женой уже загодя поднялись с подушек и отступили перед Агриппиной на шаг.

      – Вы думаете, это уместно? – осведомилась императрица.

      – Прошу, – коротко, с наклоном головы сказал Веспасиан. – Мы найдем себе другое место.

      – Весьма любезно, – улыбнулась Агриппина и надменно посмотрела на его жену. – Вот он, истинный патриций.

      – Каков уж есть, – с ноткой дерзости ответила Домиция.

      Агриппина повернулась к ним спиной и грациозно возлегла на ложе.

      – Иди сюда, Нерон, – похлопав по освободившимся подушкам, позвала она. – Пристраивайся возле своей матери.

      Тот повиновался как примерный сын, вдумчиво оглядывая глазурованную выпечку на блюде. Паллас, сознавая свой второстепенный статус, отступил от ложа и упрятал руки под плащ. Агриппина оглядела примолкших гостей.

      – Прошу вас, кушайте, не стесняйтесь! Семпроний, займи же, наконец, свое ложе… да, вот так-то лучше.

      Постепенно гости снова заговорили – вначале приглушенно, а затем рокот голосов покруглел, взбодрился, и вот уже руки потянулись за свежими закусками, поданными на блюдах (на императорский стол встала посуда из серебра). Агриппина дождалась, когда все освоятся настолько, что перестанут смотреть на возвышение, и тогда они с Нероном пробрались туда, где сидел Британник. Их появление тот встретил с напускным спокойствием, хотя было видно, что дается оно непросто: у юноши заметно подрагивали руки. Агриппина подалась к пасынку насурьмленной щекой:

      – Поцелуй же меня, милый.

      Перебарывая робость и неприязнь, Британник лобызнул мачехину щеку и тут же отстранился.

      – Ну вот мы и вместе, – сведя щитком ладони, промолвила Агриппина. – Одна счастливая семья…

      Глава 3

      Когда Семпроний распорядился унести блюда с остатками закусок, перед второй переменой блюд за императорским столом затеялась беседа. В основном она представляла собой монолог императора. Нерон многословно рассуждал о достоинствах греческой культуры, а также о необходимости приобщать римский народ к искусствам, поэзии и музыке. Это была одна из его излюбленных тем, которые сенатор уже множество раз, попадая в круг императорской семьи, бывал вынужден выслушивать; настолько часто и помногу, что выспренность Нерона, признаться, набила изрядную оскомину.

      Сейчас император, стряхнув с подбородка крошки, пространно излагал:

      – Разумеется, нельзя сказать, что плебсу доступно искусство утонченное, изысканное. Отнюдь. Быть может, он и оценит какую-нибудь похабную сценку, разыгранную мимами, или