Бог нажимает на кнопки. Ева Левит

>А ведь еще неделю назад он показался ей чуть ли не злым волшебником, который варит зелье из младенческих трупиков.

      Слово «трупик» неприятно засвербело в мозгу. Ритмично, в идеальном соответствии с поскребыванием карандашного острия, которое, уже прочертив несносную галку, продолжало терзать бумагу.

      Захотелось отогнать нехорошее слово. Другого способа, кроме как заговорить со старичком, она для этого не нашла.

      – Вы так думаете? – переспросила она в очередной раз.

      – О, уверяю вас, именно так я и думаю.

      Старичок опять скроил ужимку, при которой одна из его бровей уж как-то очень сильно наползла на глаз, словно пряча от непрошеных гостей невиданную драгоценность.

      Девушка посмотрела на подвижную бровь с прежней опаской, но старичок, чуткий к настроениям клиентуры, тут же весь расправился и расцвел улыбкой. На этот раз, впрочем, неестественно обнажились вставные зубы.

      «Злой, злой!» – опять пронеслось у нее в голове.

      – Я же вам искренне добра желаю! – словно в ответ на эти мысли запел он. – Наичистейшего, если позволите так выразиться, добра!

      Она не могла ему не позволить. Тут он был хозяином, а она – заинтересованным лицом.

      Но почему же тогда ей все время казалось, что за всем этим стоит какое-то жульничество, какое-то вопиющее надругательство?

      Над нею или над кем иным производилась эта несправедливость, она не понимала, но чувство это, как шелуха от семечки, засевшая в десне, ее не покидало и не давало расслабиться.

      – И я ни о чем не должна заботиться… ну, лично?

      – В этом-то и прелесть, моя прелесть. Прошу прощения за каламбур, но именно в этом и прелесть. Вам ровным счетом ни о чем не надо заботиться. Мы сделаем все сами. Вы практически и не почувствуете ничего обременительного. Ну разве что кроме самого, так сказать, ответственного момента. К чему, опять же так сказать, сама физиология обязывает. Но в остальном… – тут старичок решительно раскинул руки и слегка отшатнулся для равновесия и большей величавости, – никакого беспокойства. Никакошенького!

      Девушка впитала его слова и – то ли уже совершенно убежденная ими, то ли помогая себе стать более убежденной – закивала.

      – Ну, стало быть, договорились, – подытожил старичок. – Держите с нами связь. Сообщайте о своем состоянии и местоположении. Будут проблемы – не стесняйтесь, поможем решить. Ну и до встречи!

      – Да, до встречи.

      – До встречи.

      – Да-да, до встречи.

      Она поднялась с покрытого фальшивой кожей кресла, которое десять минут назад всосало ее с мягким и тихим хлюпом, а сейчас, словно с сожалением, выпустило и вздохнуло, набирая в освобожденную от тяжести полость воздух и грусть расставания.

      Три шага до двери.

      Скрип – и дверь настежь.

      Скрип – и она уже закрывается за спиной.

      А на ней табличка. С простой и ни к чему не обязывающей надписью: «Контора». А что за контора, по какому поводу контора – об этом никому знать не обязательно. А те, кто знает, не расскажут, проси не проси.

      Женщина попала сюда по объявлению. А можно сказать, что и по чудесному стечению обстоятельств, которое подбросило ее заполненному слезами и расплывшейся тушью глазу то странное объявление. Это было ровно две недели назад, в почти такой же серый и скучный вторник.

      Она тогда сидела на трамвайной остановке и совсем не знала, как ей быть. Как будто бы внутри нее тоже проложены трамвайные рельсы, назначения которых она раньше не ведала и не хотела узнать. Как будто бы она просто предвкушала, что эти гладкие, уходящие за пределы видимого полоски обязаны вести к счастью. И как будто бы ее, ожидающую этого обещанного счастья, стоящую прямо на рельсах, переехал не предсказанный расписанием трамвай, дребезжащий и облупленный, невероятно мощный и не менее безжалостный.

      Больше покореженные рельсы ее наивных чаяний никуда не поведут. Их выворотило из земли, завязало узлом, вздыбило в уплотнившийся от боли воздух. И она теперь совсем не знает, куда ей деваться.

      И настоящего трамвая, который вот-вот появится на станции, она тоже ждет только лишь по инерции, потому что еще с утра планировала его здесь ждать.

      А ведь сейчас уже необходимость в этом отпала. Ожидание бессмысленно. Ровно столько же толку было бы от того, чтобы перейти через настоящие рельсы и усесться на остановке напротив. И ждать там. И сесть в вагон с той стороны.

      Потому что ехать теперь некуда и незачем. И сидеть на остановке незачем. И быть тоже незачем.

      – А ты не плачь, – велел спокойный голос над правым ухом, чуть сверху и сзади.

      – Фффффффф, – втянула она воздух заложенным от слез маленьким носом.

      – Не втягивай, а высмаркивай, – продолжил раздавать свои распоряжения голос.

      – А у меня платка нет.

      – А ты в подол.

      – Так я же в брюках.

      – А ты в рукав.

      – У вас на все есть