Крапивное семя. Каиново племя. Владимир Петрович Бровко

то только для того, чтобы поупражнять на нём свою развязность, поглумиться, эффектно окрыситься. В их речах слышались ирония и снисходительный тон.

      Говорили они и точно извинения просили, что защитник такой дурачок и барашек. Пятёркин в конце концов не вынес.

      Во время перерыва он подбежал к гражданскому истцу и, дрожа всем телом, наговорил ему кучу дерзостей.

      Потом, когда заседание кончилось, он нагнал на лестнице товарища прокурора и этому поднёс пилюлю.

      В-четвёртых, впрочем, если перечислять всё то, что мутило и сосало теперь за сердце моего героя, то нужно в-пятых, шестых… до сотых включительно…

      «Позор… мерзость! – страдал он, сидя в телеге и пряча свои уши в воротник. – Кончено!

      К чёрту адвокатура! Заберусь куда-нибудь в глушь, в уединение… подальше от этих господ… подальше от этих дрязг».

      – Да езжай же, чёрт тебя возьми! – набросился он на возницу. – Что ты едешь, точно мёртвого жениться ведёшь? Гони!

      – Гони… гони…– передразнил возница. – Нешто не видишь, какая дорога? Чёрта погони, так и тот замучается. Это не погода, а наказание господне.

      Погода была отвратительная. Она, казалось, негодовала, ненавидела и страдала заодно с Пятёркиным.

      В воздухе, непроглядном, как сажа, дул и посвистывал на все лады холодный влажный ветер. Шёл дождь. Под колёсами всхлипывал снег, мешавшийся с вязкою грязью. Буеракам, колдобинам и размытым мостикам не было конца.

      – Зги не видать…– продолжал возница. – Этак мы и до утра не доедем. Придётся на ночь у Луки остановиться.

      – У какого Луки?

      – Тут по дороге в лесу старик такой живёт. Заместо лесника его держут. Да вот она и изба самая.

      Послышался хриплый собачий лай, и между голыми ветками замелькал тусклый огонёк. Каким бы вы ни были мизантропом, но если ненастною, глухою ночью вы увидите лесной огонёк, то вас непременно потянет к людям. То же случилось и с Пятёркиным.

      Когда телега остановилась у избы, из единственного окошечка которой робко и приветливо выглядывал свет, ему стало легче.

      – Здорово, старик! – сказал он ласково Луке, который стоял в сенях и обеими руками чесал себе живот. – Можно у тебя переночевать?

      – Мо… можно…– проворчал Лука. – Тут уж есть двое… Пожалуйте в светёлку…

      Пятёркин нагнулся, вошёл в светёлку и… мизантропия воротилась к нему во всей своей силе. За маленьким столом, при свете сальной свечки, сидели два человека, имевших такое сильное влияние на его настроение: товарищ прокурора фон Пах и гражданский истец Семечкин. Подобно Пятёркину, они возвращались из N и тоже попали к Луке. Увидев входящего защитника, оба они приятно удивились и привскочили.

      – Коллега! Какими судьбами? – заговорили они. – И вас загнало сюда ненастье? Милости просим! Присаживайтесь.

      Пятёркин думал, что, увидев его, они отвернутся, почувствуют неловкость и умолкнут, а потому такая дружеская встреча показалась ему по меньшей мере нахальством.

      – Я не понимаю…– пробормотал